Князь так и проворочался на попоне, остро пахнущей лошадиным потом, почти до рассвета. Филин ухал в чаще, казалось князю — насмехается над ним филин. Слепая ночная бабочка устремилась на свет костра, задела крылом — опять обида внутри. Почему раньше не задевала, когда был в силе и славе? Обнаглела?
Добруж уснул только к утру. Неожиданно провалился в глухой, без видений сон, как в колодезный сруб без дна. Сон стал спасением…
Князь проснулся, когда почувствовал, что его будят, осторожно потряхивая за плечо. Добрыня, старшенький, напоминал отцу, что солнце встает, путь уже развиднелся, а значит, пора.
На коня князь вскочил, пересиливая себя. Вроде спал, но как будто и не отдохнул совсем. И тело ломит, и в голове словно старая рухлядь слежалась гнилым, осклизлым комком. Вот если бы случилось во сне умереть, без боли, без мук, без кровавых судорог, мрачно подумал князь, хорошо было бы… Но боги и этого счастья не подарили… Отвернулись…
Они опять двигались сквозь бескрайний лес, бродом пересекли две небольшие речушки. За второй по команде князя повернули на восход солнца.
Добруж, погоняя коня впереди всех, смотрел вокруг.
День удался на славу. Золотой Хорс обильно облил Сырую Мать своим щедрым светом. Капли росы дрожали на траве и деревьях, высыхая под его лучами. Беззаботные, вездесущие птахи чирикали и свиристели на разные голоса. Обычная, летняя жара еще не набрала свою пыльную, томящую силу, и все вокруг было чистым, свежим, словно умытым до блеска студеной ключевой водой. В прозрачной синеве неба нежились редкие легкие облачка, мгновениями застилая солнце мягкими тенями и снова отплывая от огненного глаза, словно Хорс смаргивал их одним движением лучистых ресниц. От этих переливов теней и света казалось, будто сами верхние боги поглядывают с небес на землю, любопытствуя, как там поживает незадачливый князь, куда теперь спешат его усталые люди, утомленные бегством и прибитые поражением…
Прибитые?
Нет, хватит!
Теперь, окончательно проснувшись на лошадиной спине, глядя на окружающую беззаботность, князь и сам воспрянул духом. В голове наконец прояснилось, едкая обида отступила от сердца, Добруж начал думать как князь и воин, а не как заполошная баба, квохчущая над разбитым горшком с теплым варевом.
Прибитые…
Пусть! Зато за одного битого меняют трех небитых и неученых, так говорят торговые гости, нахваливая продажных холопов. Главное — боги оставили ему жизнь! И сам ушел от ярости свеев, и старших сынов увел. Или это не подарок богов, если подумать?! Гард, власть, дружина, сокровища — все это наживное… Сыны — вот главное его достояние, в них потечет дальше по Реке Времен его кровь… И хоть он часто забывал об этом, боги напомнили…
Боги, боги… Причудливы их дела, бесконечно извилистое переплетение судеб, что путает старая Мокошь узловатыми своими руками. И воля богов в жизни человека, если сравнить — как правило-весло на быстрине, которое, кажется порой, только мешает в руках, путает движение челна, уносимого стремительным рокотом течения. Спорить с волей богов, что класть весло поперек течения — так и перевернуться недолго. А не станешь спорить, отдашься течению, смотришь потом — и выровнялся челн, пристал к берегу, где вроде бы и пристать невозможно. Волей богов пристал!
Теперь, когда муть в голове осела, князь снова начал думать быстро и остро, как он привык. Да, взяли город, да, развеяли его рать, как труху по ветру. Но уцелел он сам, уцелели старшие сыновья, наследники и продолжатели. И княжеская казна, богатая сокровищница, начатая еще отцом Добрыней, тоже схоронена в надежном месте. Не докопаются до нее, тут нужно место знать и тайный вход…
Словом, первым делом — спрятаться, переждать, пересидеть свеонов. Пусть натешатся победой, надуются хмелем и славой и уйдут со своей добычей. Тогда вторым делом — собрать новое войско. Свей не могли всех перебить, наверняка остатки дружины рассеялись сейчас по лесам и дальним угодьям. Этих он соберет… Да и новых воинов наймет, золото-серебро есть — значит, и рать будет. Князь Ермань, толстобрюхий и алчущий, давно уже зарится на его южные земли, можно будет отдать их ему, а взамен спросить ратников. Осмелеет слишком, начнет упираться брюхом, изгаляться словами, кричать, что землю он и сам сможет взять, — пообещать серебра вдобавок. На серебро жадный князь точно клюнет, оно ему дороже земель. А что сегодня дано, завтра можно и назад забрать, усмехался Добруж. Главное — снова стать во главе сильного войска, отстроить город, опять сесть хозяином, а не гостем в своих угодьях, собирать дань с родов и подати с речных дорог… А что, и при отце Добрыне такое случалось — приходили конные, бритолобые и вислоусые россы, брали и жгли Юрич. Он, Добруж, тогда малым был, а помнит, как бежали и как потом возвращались. Заново все отстраивали. Ан до сих пор стоял град… Теперь, значит, ему на судьбу легло такое же — начать все заново…
Итак, спрятаться, переждать — первое дело…
* * *
Спрятаться… Легко сказать! Свей, не получив казну Юрича, будут его искать, размышлял Добруж уже обстоятельно и спокойно, без вчерашнего отчаяния. Значит, на известные заставы ему хода нет, там догонят, это понятно… Отсидеться у родов-данников тоже не выйдет — выдадут. Они все злы на него за постоянное выжимание дани. Еще того и гляди сами убьют за старые обиды… Значит, нужно место особое, где бы его и искать не додумались…
Впрочем, где ему прятаться, князь уже понял. Он не зря приказал повернуть коней за второй речушкой. Знал теперь, куда держать путь. Конечно! На черное капище, к старому Яремю, с которым когда-то, в молодую пору, приятельствовал. Там можно будет отсидеться. Там точно никто не найдет. Потаенное место.
Про черное капище, это гнездо лесных колдунов, волхвов Чернобога Злобного, многие слышали, да никто не знает, где оно. Пожалуй, он один знает! Так получилось. Черный Яремь хоть и сидел далеко на севере, в глухих лесах, а с ним, князем и владетелем, тайно поддерживал связь. Сносились посланиями и несколько раз встречались по надобности. Пригождались друг другу…
А почему бы и нет?! Уж если белые боги обидели, не дали победы, обрекли на отступ, не будет беды и у черных спросить подмоги, рассуждал Добруж. Пусть страшно с черными связываться, пробегает все-таки холодок по спине, но он — князь, с князей другой спрос, давно уже понял он. Долго думал и сам себя убедил в этом. Князь, владетель — всегда стоит между черным и белым. Как бы ни твердили иное белые волхвы, запугивающие своей Правью, а у того, кому боги вручают право повелевать другими, — такая судьба, выходит, между добром и злом колом вертеться. Сами боги вручили ему власть — так сами пусть не пеняют…
Заметив, что князь повеселел, заблестел глазами, как прежде, дружинники тоже приободрились. Даже кони, казалось, ожили под всадниками, тверже, бодрей топтали Сырую Мать.
Поживем еще, повоюем…
8
— Князь! Князь!
— Ну, чего тебе? — пробурчал Кутря, не открывая глаз.
