Итак, я перехожу к своему другу и партнеру Шону Стивенсону. Все слова, которые я буду говорить в его адрес, по определению будут скудными и безликими. Этот человек — часть меня, и я бы сказал - лучшая. Бесполезно пытаться определить, скольким в этой жизни я обязан ему, и что бы она сейчас представляла, не встреть я его в один дождливый вечер. Стив, я всегда любил, люблю и буду любить тебя вечно. Ты, как никто другой, должен понимать, что именно я сейчас делаю. Ты, как никто другой знаешь меня, и я надеюсь, сможешь меня понять и в этот раз. Я передаю тебе все свои картины и право решать, что с ними делать, но не это главное. Я хочу просить тебя стать моим доверенным лицом со всеми генеральными полномочиями в случае любой моей неспособности в следующем очень важном деле. Речь идет об Энди. Я могу быть стопроцентно уверен, что только ты сможешь достойно представлять его интересы в случае возникновения любых проблем, связанных со вступлением в наследство. Со своей стороны, думаю, и Энди также может быть в этом уверен. Речь идет о переведении в его законное наследование по документам дарения дома, он же студия, а так же всех денежных средств, имеющихся на моих счетах. Я оформил на тебя генеральную доверенность на право подписи и распоряжения вышеперечисленным имуществом до полного вступления в права господина Энджио Рафаэля Джалалли.
Вот оно и случилось. То, что должно было случиться. Стив не был удивлен, потому что уже был готов. Последние несколько дней аура Роя исторгала флюиды сегодняшнего апокалипсиса, и Шон почти не ошибался, считывая их. Рой сделал то, что сделал, потому что ничего другого сделать не мог. Единственное, чего не ждал Стив, что Маккена будет столь спокоен и хладнокровен. Это так не похоже на него, и это далеко не так, как Стив ожидал.
Омерзительно стрекотали фотоаппараты, шуршали шепчущиеся голоса, но Роя это нисколько не беспокоило, хотя Шона раздражало уже не на шутку. Он пытался сосредоточенно думать, но у него не получалось. Не то, чтобы сосредоточенно, вообще никак. Он не мог сконцентрироваться, не мог найти точку отсчета, чтобы идти от нее логически. Оба полушария его мозга думали в разные стороны, растягивая все в какие-то бесконечные нити. Машина. Это все, что Рой оставил для себя, и Стив боялся пропустить это сквозь нити между полушариями. Пока Маккена подписывал документы, упорно не слыша осыпающиеся волны вопросов, Шон боролся с самим собой, но упорно проигрывал самому себе.
— А теперь, — голос Маккены прервал его размышления, — у меня осталось последнее, что я хочу вам подарить. Этот мальчик, — Рой обернулся, замолчал, рассматривая бумажные глаза Энди, — сказал фразу, которая перевернула всю мою жизнь. Может быть, для вас она не значит ничего, а для меня… Мир, который без меня. Мир… который… без… меня. Всего лишь четыре слова, чтобы я стал другим человеком. Четыре обычных слова, чтобы такой мир потерял для меня смысл. Я не могу… не хочу в нем оставаться. Я оставляю его вам, а сам… сам буду пытать счастья в поисках того, где ОН есть. Я благодарю всех за внимание и прошу господина Стивенсона вступить в свои права. Я думаю, чуть позже он ответит на все ваши вопросы, а пока мой вам подарок..
С последними словами Роя ткань, создававшая видимость стены за его спиной, опустилась, оголяя огромное зеркало, заполняющее собой все пространство проема. Никто не понял, когда Маккена покинул сцену, потому что взгляды присутствующих были прикованы к объемной, почти голографической надписи в верхней части зеркала, почти достигающей по ширине обеих стен. МИР, КОТОРЫЙ БЕЗ МЕНЯ.
Стив смотрел на надпись, на отражающихся в зеркале людей, и сердце его с каждым ударом становилось все меньше и плотнее. Ему становилось все тяжелее совершать рывки, и вскоре Шон почувствовал тупую боль. Впервые в своей жизни. Мир, который без меня. Это действительно больно. В три раза больнее, потому что он сам… потому что Рой и… потому что Энди… Впервые он смотрел в мир, где нет Энди и уже нет Роя, но еще есть он сам, и он видел свое отражение. Только оно далеко, потому что Стив не чувствует его. Картинка. Констатация. Набор геометрических символов. Холодных в холодном стекле. Это мертвый суррогатный мир, потому что он не был создан. Не был соткан из живой материи. Не был пронизан муками творца. Он без звука и без запаха. Объемная визуализация на плоском стекле.
Рой остановил машину у клуба. Почти два. Пятница. Скоро начнется представление. Энди. За последний час все мысли Маккены видоизменились, заместившись одной единственной. Энди.
— Нельзя, — грубо сказал охранник, преграждая Рою дорогу.
— В чем дело?
— Я же четко объяснил, нельзя.
— Да, в чем дело-то?
— Хозяин в прошлый раз выдал тебе билет в одну сторону.
— Послушай, — начал Рой. — Не трону я никого. Обещаю. Я хочу только взглянуть на парня. Больше ничего. Посмотрю и уйду.
— Ты не понял, что ли? Объяснить более понятно?
— Да тебе-то что? Хочешь, за руку держи. Я должен его увидеть.
— Не увидишь по-любому. Не танцует он.
— В смысле? Что значит, не танцует?
— Прополоскали твою подстилку, сохнет теперь.
— Что ты несешь?! Что это значит?! Я ваш жаргон не понимаю!
— Морду ему начистили. Вот что. Видать, отсосал кому-то плохо, так что отдыхает он пока. Незаменимых нет. И без него клуб не задыхается. Так что, вали и ты отсюда, пока и тебе лицо не набили.
Сознание Маккена сползло вниз по каким-то внутренним каналам, потянуло следом холодные волны. Рой не помнил, как доехал до особняка Дженнифер. Глубокая ночь. Окна в доме погашены, и лишь одинокие фонари тускло освещают дорожку к входной двери, а она на расстоянии вечности. Рой прижался лбом к холодным кованым прутьям высоких ворот. Что он пытался разглядеть, он не знал. Просто всматривался в темные глазницы погашенных окон. Маккена шарил взглядом по размытым ночью очертаниям кустов, словно мог разглядеть в них хоть что-то.
Утро кто-то отменил. Просто выгрыз его, заменив бесконечностью ночи. Кто-то изобрел изощренный способ остановки времени. Оно не шло. Не ползло. Нет, оно вообще не шевелилось. Залегло где-то и не отыскать теперь. Зато Маккена успел проделать миллиард бессмысленных движений. Он изнервничался, обкурился и стер мозг о черепную коробку, но все это ничуть не ускорило процесса. Наконец утро с трудом притащило свою отяжелевшую дождем тушу, развалилось и принялось давить. Тонны ожиревшего серого веса навалились, прижали и зависли. Оно напоминало огромную бабу, случайно придавившую обширным задом несчастного котенка. Дождь не спешил выливаться, просеивая сквозь мелкое сито водяную пыль. Семь. Восемь. Девять. Все. Дальше ждать невозможно. Нет, возможно. Наверное. Кто-нибудь бы и смог, но Рой точно не относил себя к этой категории. Он вылез из машины и принялся теребить кнопку звонка. Наконец на дорожке появилась фигура мужчины. Он показался Маккене полностью лишенным лица, одетым в костюм без фасона и с зонтом… Зонта Рой точно не заметил.
— Молодой человек, — начал он голосом, лишенным звука и тембра.
— Простите, — перебил Маккена, едва не захлебнувшись от волнения. — Тысяча извинений, но дело не терпит отлагательств. Могу я видеть госпожу Дженнифер?
— Миссис Эдда не принимает в такое время. Оставьте визитку или приходите в…
— Я прошу госпожу Эдда об исключении! — еще раз перебил Рой. — К тому же, я все равно не уйду до тех пор, пока она не примет меня. Моя фамилия Маккена. Рой Маккена.
— Ждите. Я передам миссис Эдда о том, что вы настаиваете.
Человек без лица потащил себя обратно. Именно потащил. Он делал это так, словно всю жизнь тренировался не делать по-другому. Наверное, всякий раз проходя по этой дорожке, он ставил ноги на одни и те же точки. Брезгливо, словно надеялся не вляпаться во что-то. Маккена ждал. Капли собирались по волосам, опрокидываясь за ворот куртки, но Рой продолжал ждать. Прошли еще одна или две вечности перед тем, как человек вновь показался на дорожке. Он тащил себя обратно, не промахиваясь и точно ставя ноги на те же точки, миллион тех же точек.
— Госпожа Эдда примет вас в гостиной, — сообщил он, тратя века на то, чтобы открыть дверь.
Проклятая мумия! Раскрытый парашют на взлете! Мысль разозлила Маккену, но он отринул ее, устремляясь к дому.
— Не скажу, что рада видеть вас, — с порога начала Дженни. — К тому же, вы навязчивы и плохо воспитаны.
— Простите, — Рой поклонился, —
