Признания Р. меня просто сразили и стоили ему немалых нервов. Мы были на балконе моей мастерской, и он, вцепившись руками в волосы, мне исповедовался (я прямо-таки ощущал себя толстым развратным прелатом). Временами он бешено озирался, проверяя, нет ли поблизости кого-то, кто мог бы его услышать. Дожив до тридцати пяти лет, Р. вдруг согрешил вопиюще безрассудным образом. Я сознаю, что подтрунивать тут не над чем — положение действительно серьезное. Мне кажется, его заманили в ловушку марокканцы, с которыми он вел дела. Нас, европейцев, и в еще большей степени американцев прежде всего покоряет сила характера, нам нравится, когда нам ее демонстрируют, особенно в бизнесе. Марокканцев, а может, и всех африканцев интересуют не сильные черты натуры, которые всегда очевидны, а слабости, которые скрыты. Печально, что добродетель попала в ряд слабостей… или это не добродетель? У меня всегда вызывала беспокойство страсть Р. к еще не созревшей Г. И он снова поддался искушению. Ему приглянулась юная дочка одного из его партнеров по бизнесу в Фесе. Девочка еще не носила чадры, а значит, ей было не больше двенадцати лет. Интерес Р. заметили и их свели. Р. согрешил, и теперь на карте стоит то, что марокканцы ценят превыше всех сокровищ, — честь. От него ожидают, что он возьмет девочку в жены, но это невозможно. Налицо конфликт культур, и Р. совершенно истерзался. Есть один выход: покинуть страну. Он потеряет все деньги, вложенные в марокканский проект, то есть 25 ООО долларов. Но Г. нельзя перевозить. К тому же Р. не может сорвать с места семью без тягостных объяснений. Он опасается, что теперь, когда международной зоны больше не существует, его родные под угрозой. Почему? Главное признание Р. приберег напоследок: арабская девочка беременна. Р. боится, что, если он один уедет из Танжера, месть настигнет его близких.
7 октября 1958 года, Танжер
Чтобы обезопасить семью, Р. снял дом почти напротив своего, и мы разместили там четырех легионеров. Давление на него растет, и он покупает время, продолжая вкладывать деньги в марокканский проект. Это обходится ему в тысячи долларов, но он готов платить любые суммы. П. ходила навестить Г. и подтвердила, что та явно не в состоянии куда-либо переезжать, не говоря уже о том, чтобы перенести морское путешествие через пролив в зимнее время.
14 декабря 1958 года, Танжер
На Р. страшно наседают. У него даже пошатнулось здоровье: он слег с воспалением легких. Я сказал, что, как только он поправится, ему надо уезжать, что он вчера и сделал, взяв с собой шестилетнюю Марту (трудности ее появления на свет сказались на умственном развитии малышки). Р. сделал все возможное. Он подкупил весь Танжер. Не знаю, какие у него капиталы, но, должно быть, немалые, если его инвестиции в марокканский проект возросли до 40 ООО долларов. Р. извинился перед партнерами за вынужденный отъезд в Испанию и заверил их, что им нечего опасаться, поскольку он человек чести. Мне хотелось бы побольше узнать об этих людях, но Р. не подпускает меня к ним. Я никак не пойму, кто они: то ли мошенники, которые нашли способ доить простака европейца, то ли искренние приверженцы старых норм поведения и морали. Р. говорит, что они не понимают, почему он не может просто развестись с Г. По их обычаям, им только надо три раза сказать надлежащие слова, и дело сделано.
22 января 1959 года, Танжер
У Г. отошли воды и начались долгие роды. По словам П., схватки не отпускали роженицу ни на минуту. П. была убеждена, что ребенок этого не перенесет. Я позвонил Р. в Испанию. Он молча меня выслушал. Через двенадцать часов Р. появился в доме, мрачном, как могила, в это хмурое зимнее утро. Пятидесятилетний испанский врач и акушерка силились извлечь младенца, но он стал выходить задом наперед и застрял. В доме была атмосфера полной безнадежности. Пронзительные крики Г., суетившиеся вокруг нее фигуры с инструментами и черное беспросветное уныние всех нас делали его похожим на камеру пыток. После пятидесяти двух часов мучений мальчик появился на свет. Он весит три кило. Г. до такой степени измотана, что если заснет слишком глубоко, то может уйти насовсем. Доктор сделал суровый выговор Р., который спросил, когда Г. можно будет перевезти. «Она, возможно, уже никогда не выйдет из этого дома живой. Все решится в течение недели», — сказал он.
7 февраля 1959 года, Танжер
Я отправился в порт с карманами, набитыми долларами. Для Г. гораздо лучше плыть по спокойному морю, чем ехать в Сеуту по ухабистым дорогам. Ночь стояла тихая. Чиновников удалось подмазать. Мы привезли Г. в порт на громыхающем «студебекере» и внесли на арендованную Р. яхту. Только судно приготовилось отваливать, как к причалу подкатила полицейская машина, и разгорелся скандал, в результате которого были конфискованы проездные документы, аннулировано разрешение покинуть порт и всем нам пришлось пройти в служебное помещение для объяснений. Мы спросили, чем вызвано подобное обращение, и были ошеломлены, услышав, что компания, в которую Р. вкладывал деньги, обвиняет его в мошенничестве. Р., решив, что игра проиграна, достал 200 долларов. Воцарилось двойственное молчание. Но деньги все-таки были приняты, документы возвращены, разрешение на отплытие дано, и пальцы к козырькам вскинуты.
12 февраля 1959 года, Танжер
Когда легионеры, дежурившие напротив дома Р., покинули свой пост, явилась группа марокканцев с полицией и ордером на арест. Они выломали дверь в доме Р. и вынесли все, что там было. Позднее на мой адрес пришло написанное по-арабски письмо, которое я не сумел прочесть. Я отнес письмо в испанскую миссию, и даже переводчик, прочитав его, содрогнулся.
«Я Абдулла Диури. Я был деловым партнером вашего друга, чье имя моя рука отказывается писать. Вы, возможно, знаете, что он попрал честь моей семьи. Он обошелся с одной из моих юных дочерей как с обыкновенной шлюхой. Ее жизнь загублена. Нет таких денег, какие способны возместить ущерб, нанесенный ей и всем ее близким. Вам надлежит знать, что я вышел из предприятия, которое я и мои партнеры создали на паях.
Можете передать вашему другу, что семья Абдуллы Диури добьется расплаты, и цена, которую мы взыщем, будет равна той, что пришлось заплатить нам. Я потерял дочь, моя семья опозорена. Я разыщу вашего друга хоть на краю света и восстановлю честь моей семьи».
Холодная ненависть, которой было пронизано это письмо, говорила о том, что его автор не шутит. Точки под и над строками были поставлены красными чернилами, поэтому казалось, что листок забрызган кровью. Я послал оригинал и перевод Р., которому еще не удалось забрать Г. из больницы в Альхесирасе, куда ее привезли без сознания после морского путешествия.
17 марта 1959 года, Танжер
Последние полгода я был целиком занят проблемами Р. и проглядел конец целой эпохи. Он пронесся надо мной и оставил в своем мутном кильватере. Отъезд Р. огорчил меня больше, чем я предполагал. Я сижу в одиночестве за его столиком в «Кафе де Пари» среди бесконечных причитаний. Конторы закрылись. В порту невозможно грузить ни алкоголь, ни табак. Отели стоят пустые. В ходу у нас исключительно дирхемы. Закрылись шикарные магазины на бульваре Пастера, их заменили марокканцы, продающие туристам всякое барахло. Если бы не Б.Х. во дворце Сиди Хосни, мы полностью исчезли бы с мировой сцены. Мои художества потерпели фиаско. Единственное, на что я способен, — это копировать де Кунинга, хотя М. и сообщает мне в письме, что мои «фигурные пейзажи» пользуются невероятным успехом у тех, кого допускают в апартаменты М.Г. Но даже эта похвала не способна противостать моему упадническому настроению. Я чувствую себя как древний римлянин после вакханалии — пресыщенным и вялым, одолеваемым скукой и тоской по рухнувшей империи.
