хорошо в теории, доктор Шект. Вы не знаете, какое это скользкое, болезненное, трудное дело.
– Знаю, но надо рискнуть. Попробуйте еще раз, Шварц. Заставьте его пошевелить рукой, когда он придет в себя, – упрашивал Шект.
Секретарь застонал, и Шварц почувствовал, как оживает его Образ. С опаской дав ему окрепнуть, Шварц обратился к нему без слов – так обращаются к собственной руке, приказывая ей сделать то или другое и даже не сознавая, что отдают ей приказ.
Но рука Шварца оставалась неподвижной – вместо него шевельнул рукой секретарь. Шварц с ошалелой улыбкой взглянул на остальных, но они смотрели только на Балкиса – как он поднимает голову, как становятся осмысленными его глаза и как нелепо, под прямым углом к телу, он держит руку.
Шварц принялся за дело. Секретарь рывками поднялся, с трудом удержав равновесие, и вдруг пустился в пляс.
Пляске недоставало ритма и грации, но трое, которые видели только движения тела, и Шварц, который видел еще и работу ума, следили за ней, как зачарованные. Ведь теперь телом секретаря управлял мозг, не связанный с ним материально.
Шварц медленно и осторожно подошел к обращенному в робота секретарю и не без опаски протянул ему бластер рукояткой вперед.
– Пусть возьмет, Шварц, не бойтесь, – настойчиво произнес Шект.
Балкис неуклюже взял оружие. На миг в его глазах вспыхнул жадный огонек, но тут же померк. Медленно-медленно вернул он бластер себе на пояс и уронил руку.
– Чуть было не ускользнул, – нервно рассмеялся побелевший Шварц.
– И как же? Вы его держите?
– Вырывается, как черт. Но дело не так плохо, как в прошлый раз.
– Потому что теперь вы знаете, что делаете, – не слишком убежденно заверил его Шект. – Передавайте. Не пытайтесь держать его, просто притворитесь, что все это делаете сами.
– А вы можете заставить его говорить? – спросил Арвардан.
Секретарь издал тихий скрипучий звук. Молчание – и снова такой же скрип.
– Не получается, – с трудом выговорил Шварц.
– Но почему? – забеспокоилась Пола.
– Слишком тонкая и сложная мышечная работа – пожал плечами Шект. – Это не то что дергать за мускулы рук или ног. Ничего, Шварц. Обойдемся и так.
Никто из участников невероятной одиссеи не мог потом вспомнить в точности, что происходило с ними в последующие два часа. Доктор Шект позабыл все свои страхи, всей душой сочувствуя невидимой борьбе Шварца и не имея возможности помочь ему. Его взгляд был прикован к истерзанному усилиями круглому лицу своего пациента. На других он почти не обращал внимания.
Часовые у дверей вскинули руки, приветствуя секретаря, – его зеленое платье символизировало государственную власть. Секретарь ответил им, неуклюже воспроизведя такой же жест, и вся группа прошла дальше, никем не остановленная.
Только при выходе из здания Арвардан осознал все безумие их затеи. Огромная, невыдуманная опасность, грозившая Галактике, и хлипкий мосток через пропасть, по которому они шли. Но и тогда не встревожился, ему было не до того – он тонул в глазах Полы. Потому ли, что у него хотели отнять жизнь, потому ли, что его будущее рушилось, или потому, что блаженство, которое он едва вкусил, продолжало быть недоступным, но никого еще не желал он с такой полнотой и страстью, как эту девушку.
Впоследствии он ничего не мог вспомнить, только ее.
Что касается Полы, то ей это ясное утро затмевало взбудораженное лицо Арвардана. Она улыбалась ему, легко опираясь на его сильную, крепкую руку. Только это ей и запомнилось – твердые мускулы под блестящим пластиком рукава, гладким и холодным.
Шварц обливался потом. Изогнутая подъездная аллея, на которую они вышли через боковую дверь, была почти пуста, и он был бесконечно благодарен за это.
Он один знал, чего им будет стоить провал, читая в Образе Балкиса бесконечное унижение, невыразимую ненависть и самые жуткие намерения. Отыскивая нужную информацию – где стоит служебная машина, как пройти к ней, – Шварц познал заодно всю желчь мстительных дум Балкиса, готовую вырваться наружу, ослабь только Шварц свою хватку на десятую долю секунды.
Стойкость и неподатливость интеллекта, в котором Шварц принужден был рыться, навсегда запомнилась ему. Не раз потом в сумеречные предрассветные часы повторял он этот путь, направляя шаги безумца через вражескую цитадель.
На подходе к стоянке машин – Шварц не мог позволить себе расслабиться настолько, чтобы произносить связные фразы, – он отрывисто заговорил:
– Не могу… вести машину… не могу… заставить его… вести… сложно… не могу.
Шект успокаивающе почмокал губами, не смея ни дотронуться до Шварца, ни заговорить с ним, не смея ни на секунду отвлечь его.
– Сажайте его назад, Шварц, – прошептал он, – Я поведу. Я умею. Пусть он сидит тихо – и все, а бластер я заберу.
Секретарская машина была особой модели и привлекала к себе всеобщее внимание. Зеленые фары ритмически бросали изумрудные снопы света то вправо, то влево. Прохожие останавливались посмотреть, а встречные машины почтительно сторонились, уступая дорогу. Если бы машина не так бросалась в глаза, прохожие могли бы заметить бледного, неподвижного блюстителя на заднем сиденье, заинтересоваться, почувствовать неладное. Но они замечали только машину, и все проходило сносно.
У блестящих хромированных ворот, отличавшихся внушительностью и размахом всех имперских строений не в пример приземистой и мрачной земной архитектуре, им преградил дорогу часовой, горизонтально держа свое силовое ружье.
– Я гражданин Империи, солдат, – высунулся из окна Арвардан. – Мне нужен ваш командир.
– Попрошу документы.
– У меня их отобрали. Я Бел Арвардан с Баронны, Сириус. По делу императора! Очень срочно.
Солдат что-то тихо сказал в передатчик у себя на руке, подождал ответа и отступил в сторону. Ворота медленно распахнулись.
Глава девятьнадцатая
К роковой черте
В последующие часы и в стенах форта Диббурн, и за его стенами начались бурные события. То же происходило и в самой Чике.
В полдень верховный министр захотел связаться со своим секретарем, но того не смогли найти. Верховный министр остался недоволен, а начальство Исправительного дома забеспокоилось.
Пустились в розыск, и часовые у дверей конференц-зала заявили, что секретарь вышел оттуда вместе с арестованными в десять тридцать утра. Нет, никаких распоряжений он не оставил. И не сказал, куда направляется, а спрашивать им не полагается.
Прочие охранники также не смогли сказать ничего вразумительного. Общая тревога нарастала.
В два часа дня поступило первое сообщение о том, что машину секретаря утром видели в городе, но никто не мог сказать, был в ней секретарь или нет. Предполагали, что он сидел за рулем, но наверняка никто не знал. В
