Богдану из рук матери и прижал к себе, придерживая, как показывала Ева. Надо ли упоминать о том, что его обуяло чем-то невероятным? Он впервые держал своего спящего ребенка. Волна нежности просто сшибла с ног…дезориентировала мощью эмоций.
Сам не осознал, как дошел до спальни. Аккуратно расположил маленькое тельце на детский матрас и даже инстинктивно прикрыл тонким летним одеяльцем.
— Ну, вот. Ты еще не совсем потерян для общества… — Ева льнет к нему, обнимая за талию, и они оба вглядываются в спящую малышку. — А если без шуток…я тоже очень боюсь. Постоянно. Что-то сделать не так. Навредить. Или же недодать. И, знаешь, что? Дальше будет только хуже. Острее. Ответственнее.
Теплая ладонь неуловимо оказывается на его скуле, и Руслан ныряет в ее ищущие медовые глаза, вслушиваясь в размеренный обволакивающий голос:
— Но у тебя преимущество. Ты умеешь любить…просто бесподобно. А ей больше ничего и не надо. Всё базируется на этом… Давай бояться вместе? Согласись, это лучший выход? У нас и выбора-то нет. Мне понадобится поддержка, наша дочь…как бы помягче выразиться…та еще капризная вредина.
А улыбка…какая у Евы счастливая умиротворенная улыбка.
Он поддается влиянию этого самого умиротворения, и слабая надежда на то, что у него получится, зажигается где-то за грудиной. Мизерный огонек, которому понадобится очень много «дров», чтобы стать полноценным пламенем. Но когда в глазах любимого человека светится доверие и вера в тебя…ты обязан верить и сам. Пусть и потерян, стоишь на распутье.
Когда-то и мама говорила ему схожие слова. Всё делается во имя любви. Она была потрясающей женщиной и действительно жила по этой аксиоме. Но беда в том, что таких — единицы. А тех, кто гасит данный формат, — в разы больше.
— Пойдем? — девушка тянет его за собой, и они, прикрыв дверь, вновь оказываются на диване в гостиной, где она уютно устраивается на коленях Руслана, припав щекой к плечу. — Чего еще ты боишься? Поговори со мной. Расскажи о…заключении. Как ты смог…один? Я ведь ждала звонков каждый день. Что за договоренности были между тобой и Кареном?.. Я ничего не знаю, Рома всё отмахивался, обещая, что ты сам объяснишь.
Он обнимает ее, скорее, рефлекторно. Потому что просьба на миг выбивает из колеи.
— Эта не та тема, которой мне хотелось бы с тобой делиться. Тебе ни к чему всё, что касается колонии. Хорошо?.. Пусть будет достаточно информации о том, что своеобразная тюрьма была у меня в сознании, а не вокруг. Но именно окружение и подтолкнуло к переосмыслению многих жизненных эпизодов, принципов. Чего я теперь боюсь? Подвести тебя, Ева. Тебя, дочь, себя. Не оправдать ожиданий твоих и собственных. Не суметь прийти к достойному заработку, не вывозить ответственности за созданную семью, не иметь возможности обеспечить должный уровень существования… Кто я? У меня ничего нет за спиной. Единственная работа — и та отпадает в свете отбытого срока.
Руслан чувствовал, что она хочет спросить о выставке и фотографировании, но сдерживает себя. Наверное, это даже к лучшему, потому что говорить об этом пока не мог.
— С Кареном у нас была одна договоренность: я повинуюсь закону, он — отстает от тебя навсегда. Вчера, уверен, была последняя наша санкционированная встреча. Пусть он и отморозок, но дал своё мужское слово.
— Мне очень…очень жаль…что всё вышло именно так. Я всегда буду чувствовать вину перед тобой, Руслан.
Боль звучит в каждой букве и пропитывает его нутро. И её так невообразимо много… Бессмысленно отрицать, что ему не жаль. Жаль. И больно. Потерянных драгоценных дней вдали. Прекрасного периода рядом с любимыми. Неувиденных первых неуверенных шагов ребенка. Первой улыбки. Первого смеха. Первого слова. Жаль невозможности разделить восторг каждого маленького события с Евой. Очень жаль. И страданий её тоже жаль.
— А я не звонил, Зефирка, чтобы не сойти с ума. Чтобы не слышать сожаления в твоем голосе. Не дразнить нас обоих. Я ведь знал, что Рома рядом, он надежный и преданный. Ева…нельзя было иначе, понимаешь?
Она порывисто подалась вперед, потершись своей об его щеку, и обдала мучительной нежностью, в которой всё же звенели подступающие слезы:
— Да, мой хороший, да…теперь понимаю. Прости… И спасибо тебе… За защиту, за мужество…за чудо, которое у нас родилось. Всё это — твоя заслуга…
— Прекрати, — повинуясь мимолетной слабости, ловит её губы в поверхностном поцелуе, — не надо…
— Надо, — переходит на шелестящий шепот. — Ты не понимаешь. Кем бы я была без тебя, Руслан? Тривиальной среднестатистической забитой брошенкой. Замкнувшейся, приписавшей себе одиночество до конца своих дней. Растоптанной, разбитой. Позволившей так глупо поверить в иллюзию. Исходя из менталитета, «сидела бы дома» под ахи и вздохи многочисленной родни, пытающейся познакомить меня с каким-нибудь «хорошим парнем». Это так унизительно…будто товар. Второсортный. Где-то на задворках витрин. Да еще и не отличающийся привлекательностью. Может, когда-нибудь я и сломалась бы под их напором, согласилась бы и действительно…
Ева замолкает резко, отрывается от него, роняет голову на раскрытые ладони, словно прячась, и мелко-мелко трясет ею в попытке что-то сбросить, отшвырнуть подальше. И продолжает глухо:
— Не знаю, дал бы мне Карен развод или нет, но после смерти его матери я бы точно съехала из той квартиры. А дальше…понятия не имею. Ведь не врала, когда сказала, что ни с кем больше не решилась бы сблизиться. Может, избавившись от «мужа», всё же пошла бы на ЭКО… Тоже сложный вопрос, меня никто не поддержал. Но в том, что существование мое было бы серым и скучным, правильным до тошноты и консервативным до косности — однозначно. Без тебя. Как прекратить о таком говорить? Как, Руслан? Как не обозначить, насколько ты особенный?! И как мне больно видеть тебя…таким потерянным?
Отнимает руки от лица, поражая адским мерцанием в лихорадочно блестящих глазах. Импульсивно рвется к нему, касаясь пальцами его лба, висков, век.
— Вспомни свои шутки: развелось губастых, косметология нас прокормит. Я осознаю твое нежелание сидеть на шее отца, пользоваться средствами семьи, с которой не ладишь. Но мы ведь тоже семья, правда? И поддерживать друг друга — основа… Даже если ты откажешься от студии, я вновь пойму. И уверена, что нам хватит сбережений…пока не определишься, чем именно хочешь заниматься…
Руслан тяжело вздохнул. Тема, которой не получилось избежать. И не объяснишь, как задевает…такое предложение…оставаться в нахлебниках. Пусть это и срывается с её уст из лучших побуждений.
Наверное, Ева уловила ход его мыслей, поскольку внезапно замерла. Взглянула ему в глаза серьезно. Трезво. Пронзительно. Без тени жалости и сопливого сочувствия. Так, как надо,
