так часто случается в начале семейной жизни; люди друг к дружке притираются не в один день, у большинства конфликты. А у нас их, в общем, не было. Но дед улавливал что-то важное: не тот тон, не тот взгляд, напряженное молчание мое. Раз! Летит валенок. И, знаешь, сразу легче — нет скрытых обид, камня за пазухой. Я потом всегда вспоминал этот валенок с благодарностью.
Бабушка в ужас приходила от валенка, а он швырял, ни с кем не советовался.
Андрей глядел на отца: усталый он что-то. А может быть, постарел Капитан? Нет, нет, он еще совсем молодой.
— Пап, а откуда у нашего цивилизованного деда валенки-то?
— Да с войны остались. Он и шинель бережет до сих пор, и гимнастерку. Бабушка моли боялась, ругалась с ним, но он не уступил. Бережет. Теперь один остался, нафталином пересыпает по весне.
Отец замолчал, Андрей тоже сидел за своим столом молча.
Потом отец сказал:
— Трудно нам будет теперь. Дед пролежит в больнице довольно долго. Ездить к нему придется часто, хотя он и ворчит. Сегодня опять настаивал, чтобы ездили реже.
— Нас жалеет. Его дело жалеть, а наше — ездить. Он рад был, что мы к нему пришли.
— Ясно. Время предстоит трудное, все мы живем непросто. У тебя десятый класс, не шуточки. У нас работа. Мама считает, что надо звать на помощь Профессора, а он организует остальных.
Андрею стало как-то тепло и ласково. Ну конечно, друзья кинутся помогать. Они будут по очереди ездить в больницу, их много, всем будет легче. А дед так любит всех: и тетю Марину, и Адмирала, и Профессора. Да всех он знает и обожает!
Отец продолжал:
— Я решил сначала посоветоваться с тобой. Если позвонить Профессору, они бросят все. И нам станет легче. Но надо ли нам это?
— А почему ты сомневаешься? Я, например, в каждом из них уверен.
— Я не в этом сомневаюсь, чудак ты. Но у каждого из них трудная жизнь. Можем ли мы их обременять? Я бы хотел сделать так, чтобы они ничего пока не знали. Как ты? Твоя математика, и десятый класс, и кружок у малышей. И ничего нельзя бросать.
— Не брошу я ничего. Ты прав, Капитан. Справимся сами. Конечно, ты прав.
Отец смотрел на Андрея внимательно.
— Взрослый совсем стал. А когда вырос? Я не заметил.
Только в ноябре дед выписался из больницы.
И тут как раз пришло письмо от Славы. На зимние каникулы он собрался в Москву, спрашивал, можно ли остановиться у Андрея. Больше ехать ему не к кому, ближе Андрея в Москве нет никого. Андрей написал: «Приезжай». А что? Слава — парень легкий, не обременит никого, пусть поживет.
Когда Андрей был маленьким, он иногда спрашивал у мамы: «Можно, ко мне в гости придет один мальчик?» И мама неизменно отвечала: «Почему ты спрашиваешь? Разве ты не у себя дома?»
И ребята приходили к нему. Иногда запускали железную дорогу. Иногда носились по всей квартире. Иногда играла оглушительная музыка.
Неужели мама и отец были каждый раз так уж рады его гостям? Наверняка нет. Но он никогда не ощущал их недовольства. Почему? Андрей думал об этом и постепенно нашел ответ.
Чужой человек в доме мешает, наверное, тому, кто очень уж ценит свои удобства, кто не может даже на время отказаться от своих привычек. Такие люди плохо спят, если в квартире, даже в соседней комнате, приезжий. Они не могут жить спокойно, если хлебница или заварной чайник стоят не на той полке, где всегда.
Туристы — люди легкие. В разных условиях им приходится ночевать, есть, жить. И они умеют в любой обстановке чувствовать себя уютно. Пришлось заночевать на станции — они залезут в свои спальные мешки и уснут под ближайшей елкой. Не удалось приготовить обед — попьют чаю с печеньем. Не доварилась каша — тут же кто-нибудь скажет, что сырая крупа очень полезна для здоровья.
Туристы к неудобствам умеют относиться с юмором. Иначе они не смогли бы путешествовать. Так бы и сидели в своих комфортабельных квартирах.
Когда Андрей сказал, что к нему на зимние каникулы приедет Слава, отец только напомнил, что придется Андрею съездить на дачу за раскладушкой.
Андрей привез раскладушку и стал ждать от Славы телеграммы, или письма, или звонка, подтверждающих, что он едет. Ничего не было. А до Нового года оставалась всего неделя.
Новый год они встречали у деда. Дед был в парадном костюме, сам украсил маленькую елку. Мама испекла пирог с капустой, дед поставил на стол коробку с тортом.
— Сегодня я буду немного нарушать диету. И прошу не давить на меня.
— Да кто тебя трогает? — засмеялась мама. — Давить на тебя. Себе дороже.
Она быстро накрыла стол. Мама делает это лучше всех на свете. Руки двигаются плавно и не суетятся нисколько. А на столе появляется белая вазочка с красной редиской. Потом прозрачная салатница с квашеной капустой. И тоненько нарезанное холодное мясо. И какой-то особенный салат из сыра. А помидоры на фоне белой скатерти горят огнем. И все такое разноцветное, радостное. И, конечно, вкусное.
Отец, очень нарядный, в новой рубашке, в новом галстуке, сидит за столом рядом с Андреем.
Перед самым наступлением Нового года минуты начинают идти медленно. Как будто старый год вдруг раздумал уходить. Но вот все встают, немного смущаются, как всегда в торжественные моменты.
— С Новым годом!
И они долго, с удовольствием едят. А мама радуется, что холодец удался, что мясо зажарилось до того золотистого цвета, до какого она хотела. И пирог пышный, воздушный.
Когда стали пить чай, дед принес свою большую красную чашку.
— Мне в мою налей, я сервизов не понимаю.
И тут Андрей спросил:
— Дед, а дед. Скажи, у тебя сохранились еще валенки? — Он спросил невинным голосом. Мало ли почему человек спрашивает? Может, ему надо эти валенки поносить? Может, у него ноги зябнут?
Но деда не проведешь. Дед прижмурил один глаз, а глаза у него ярко-синие, нисколько не выцветшие. Дед внимательно посмотрел на своего внука этим прищуренным глазом, потом — на Капитана, потом — на дочь.
— Разболтал, болтун, — сказал он Капитану. — А ты не смейся. Валенки у меня лежат, пригодятся еще, возможно.
— Зачем, дед? — не унимался Андрей. Мама стояла на пороге — ждала, что он ответит. Так ей сегодня было хорошо — никто не болеет, все они вместе! Процент сахара у деда в норме. Как это важно, как это нужно, чтобы
