Год спустя в Шотландию вернулась Джейн Кеннеди. Она дала Якову подробное описание событий, свидетелем которых стала в Большом зале замка Фотерингей. Она «повергла его в грусть и задумчивость». В мае 1588 года Елизавета даже предложила, чтобы Яков и она «выпили большой глоток из реки Леты» и забыли об этом событии, по крайней мере, как о яблоке раздора между ними. Паулет наконец разрешил доставить письма Марии, и Мендоса начал переписку с Филиппом II относительно его прав на английский престол — ведь было ясно, что Яков не станет рисковать своим будущим, обращаясь в католичество. На самом деле последнее завещание Марии не содержало фразы, лишавшей Якова наследства, следовательно, Филипп никаких прав не имел.
Таким образом, Шотландия, Англия, Франция и Испания лишь разыграли возмущение. Елизавета утверждала, что никогда не имела намерения казнить кузину, и публично наказала придворных, на которых возложила ответственность за это событие. В Европе же католики почувствовали облегчение, поскольку не существовало больше несчастной католической королевы Марии Стюарт, которую нужно было освободить и восстановить в правах, хотя ее родственники Гизы, несомненно, почувствовали личную утрату. Однако тело Марии Стюарт все еще не было похоронено и лежало в Большом зале замка Фотерингей. Приказ Уолсингема о временном захоронении в приходской церкви проигнорировали, но даже Елизавета понимала, что необходимо принять окончательное решение. В конце июля она дала распоряжения относительно похорон Марии. Живая Мария представляла собой католическую угрозу, но мертвая она превратилась в королеву-изгнанницу и кузину Елизаветы, и ей поэтому полагалась вся роскошь государственных похорон. Кроме того, пышная церемония могла несколько облегчить совесть Елизаветы.
В десять часов вечера 30 июля 1587 года глава коллегии герольдов сэр Уильям Деттик вместе с пятью другими герольдами выехал из Фотерингея при свете факелов в сопровождении сорока всадников. Он сопровождал тело Марии, находившееся в королевской карете, которую влекли четыре лошади. Карету превратили в катафалк, покрыв ее черным бархатом и «богато украсив щитами с гербом Шотландии и небольшими вымпелами». Кортеж двигался медленно, а сразу за герольдами шли Мелвилл, Бургойн и четыре члена свиты Марии. Остальных привезли из Чартли и разместили в Фотерингее. В два часа утра похоронная процессия достигла реки Нин близ Питерборо. Там их встретили епископ Питерборо, настоятель собора с капитулом и герольд Кларенсье[136]. В соборе их ждали «хористы и певцы», а внутри, в приделе, напротив могилы Екатерины Арагонской, первой жены Генриха VIII, была вырыта свежая могила. Екатерина умерла неподалеку отсюда, в Кимболтоне, двадцать один год назад[137], и соборный могильщик Роберт Скарлет, которому исполнился уже 81 год, мог гордо утверждать, что рыл могилы двум королевам. Огромный двойной гроб опустили в могилу, которую потом заложили кирпичами.
На следующий день прибыли участники предстоявшей церемонии королевских похорон; их разместили на ночь в епископском дворце, где в зале стоял трон с гербом Елизаветы. Сама она не приехала, ее представляла графиня Бедфорд[138].
На следующее утро, в восемь часов, графиня в сопровождении джентльменов гофмейстеров под балдахином фиолетового бархата прошествовала в парадной процессии в большой зал епископского дворца, где теперь находилось восковое изображение Марии в полном облачении. Восковые изображения были частью традиции, поскольку королевские похороны часто проходили спустя много месяцев после смерти, а техника бальзамирования была несовершенной. В случае с Марией тело лежало в неприкосновенности пять месяцев, погода стояла жаркая, а процесс разложения, вероятно, зашел уже довольно далеко. В состав похоронной процессии теперь влились герольды, пэры и их супруги, рыцари и дамы в трауре. За изображением Марии в собор проследовали около 240 человек. Стены собора были затянуты черным бархатом на высоту шести-семи ярдов, каждая вторая колонна была украшена гербами — самой Марии, Франциска II или Дарнли, причем их гербы соединялись с шотландским гербом. Хоры были также затянуты черным. Свите Марии было позволено присутствовать, хотя слуги-католики вышли из храма после процессии и ждали окончания службы в клуатре. Протестанты Мелвилл и Барбара Маубрей остались. Де Про позволили быть на похоронах; «на его шее было золотое распятие, которое он носил открыто, а когда ему сказали, что люди перешептываются и проявляют недовольство, он ответил, что не снимет его, даже если ему придется за это умереть». Нет свидетельств тому, что Паулет присутствовал на похоронах; он, вероятно, был счастлив наконец освободиться от своих обязанностей. Восковое изображение положили на катафалк, покрытый черным сукном и украшенный гербами. На крышке гроба «поместили два позолоченных щита с шотландскими гербами и позолоченную имперскую корону». Распорядителем впечатляющей церемонии был настоятель Флетчер, но удивительно бесцветную проповедь произнес епископ Линкольнский[139]. Затем лорд Бедфорд положил на алтарь кольчугу, шлем, меч и щит; их впоследствии повесили на стену над могилой. Герольды сломали свои жезлы над могилой, и процессия вернулась в епископский дворец на обед. «Слуги покойной королевы находились в отдельной комнате, где разбавляли еду и питье обильными слезами». В целом церемония была достаточно роскошной, чтобы удовлетворить привитые Марии вкусы Валуа, а для Елизаветы она означала окончание отношений с беспокойной кузиной. Похороны обошлись Елизавете в 321 фунт.
На могиле не было надписи до тех пор, пока слуга Марии Адам Блэквуд не совершил паломничество в Питерборо и не поместил на ней табличку с эпитафией. Оригинал был написан на латыни. В переводе он звучит следующим образом:
«Здесь покоится Мария, королева Шотландии, дочь короля, вдова короля Франции, кузина и наследница королевы Англии, наделенная королевскими добродетелями и королевским умом (ведь к правам государей часто обращаются втуне). Это украшение наших дней и светоч истинного монаршего достоинства погашен варварской жестокостью и тиранией. Один и тот же несправедливый приговор привел Марию, королеву Шотландии, к физической смерти, а всех оставшихся государей — к смерти гражданской (ведь они стали обычными персонами). Это — странный и необычный памятник, в котором живые объединяются с мертвыми; ибо знайте, что вместе со священным прахом блаженной Марии здесь лежит растоптанное и поруганное величие всех королей и государей. А поскольку тайна королевской власти наставляет государей в их обязанностях — путник, я не скажу ни слова больше».
Эту эпитафию быстро убрали.
Оставшихся слуг освободили через два месяца. Бургойну позволили вернуться в Англию, и он получил должность при дворе Генриха III, вероятно, после того, как доставил королю последнее письмо Марии. Гурьон отправился к Мендосе и передал ему предназначавшееся Филиппу II кольцо с алмазом. Филипп, в свою очередь, выполнил просьбу Марии и выплатил жалованье ее слугам. Элизабет Кёрл присоединилась к Барбаре Маубрей в изгнании; обе они похоронены вместе в церкви Святого Андрея в Антверпене. Джейн Кеннеди вернулась в Шотландию, вышла замуж за Эндрю Мелвилла и присоединилась ко двору Якова VI. В 1589 году ее в составе королевской свиты отправили в Данию за принцессой Анной — невестой Якова, но она, к несчастью, добралась только до Фиртоф-Форт. При переправе из Бёрнтайленда в Эдинбург лодка перевернулась и она утонула.
