— Его работу не приняли даже на эту выставку, — ответила она, — так что можете догадаться.
Таунсенд рассмеялся. Гости потянулись к выходу, и Армстронг с Саммерсом были всего в нескольких шагах от них. Таунсенд налил Анжеле еще шампанского и вдруг очутился лицом к лицу с Армстронгом. Несколько секунд мужчины в упор смотрели друг на друга, потом Армстронг схватил Саммерса за руку и быстро увел в сторону.
— Вы заметили? Он даже не захотел представить меня новому председателю, — обиделась Анжела.
Таунсенд не стал объяснять, что, скорее всего, это Армстронг не хотел, чтобы директор с ним встретился.
— Приятно было познакомиться, мистер…
— У вас есть планы на ужин?
Она на мгновение задумалась, потом покачала головой.
— Нет, никаких планов, но завтра мне рано вставать.
— Мне тоже, — сказал Таунсенд. — Может, где-нибудь перекусим?
— Хорошо. Я только возьму пальто. Вернусь через минуту.
Она ушла в сторону гардеробной, а Таунсенд тем временем огляделся вокруг. Теперь Армстронг с Саммерсом стояли в окружении толпы поклонников. Таунсенду не нужно было подходить ближе, чтобы узнать: он делится с ними своими захватывающими планами на будущее фонда.
Вскоре вернулась Анжела в тяжелом зимнем пальто, доходившем почти до пола.
— Где бы вы хотели поесть? — спросил Таунсенд, когда они стали подниматься по широкой лестнице, ведущей из подвала галереи на улицу.
— В четверг вечером все столики в более или менее приличных ресторанах уже заказаны, — сказала Анжела. — Где вы остановились?
— В «Карлайле».
— Я никогда там не ела. Можно попробовать.
Он открыл перед ней дверь. Когда они вышли на дорогу, на них налетел ледяной нью-йоркский ветер, едва не сбив с ног.
Водитель «БМВ», поджидавший мистера Таунсенда, удивился, увидев, как тот махнул рукой, останавливая такси, и еще больше удивился, когда увидел стоявшую рядом с ним девушку. Вообще-то она явно не его тип. Водитель включил зажигание и поехал следом за такси в сторону «Карлайла», а потом наблюдал, как они вышли на Мэдисон и скрылись в дверях гостиницы.
Таунсенд сразу повел Анжелу в ресторан на первом этаже, надеясь, что метрдотель не вспомнит его имени.
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался тот. — У вас заказан столик?
— Нет, — покачал головой Таунсенд. — Но я живу в гостинице.
Метрдотель нахмурился.
— Простите, сэр, но свободный столик появится только минут через тридцать. Вы, разумеется, можете воспользоваться обслуживанием в номерах, если пожелаете.
— Нет, мы подождем в баре, — отказался Таунсенд.
— У меня, в самом деле, встреча завтра рано утром, — сказал Анжела. — И я не могу на нее опоздать.
— Поедем искать ресторан?
— Я с удовольствием поем в вашем номере, но в одиннадцать мне надо будет уйти.
— Договорились.
Таунсенд повернулся к метрдотелю.
— Мы поужинаем у меня в номере.
Метрдотель слегка наклонил голову.
— Я пришлю к вам кого-нибудь немедленно. В каком номере вы остановились, сэр?
— 712, — ответил Таунсенд и повел Анжелу к выходу из ресторана.
В коридоре они прошли мимо номера, из которого доносилась игра Бобби Шульца.
— Вот у кого настоящий талант, — заметила Анжела, направляясь к лифту. Таунсенд кивнул и улыбнулся. Они успели войти в лифт перед тем, как двери закрылись, и он нажал кнопку седьмого этажа. Она нервно улыбнулась. Ему хотелось сказать ей, что его интересует вовсе не ее тело.
Подойдя к номеру, Таунсенд вставил ключ в замок и пропустил Анжелу вперед. Бутылка шампанского от администрации гостиницы, которую он так и не открыл, все еще стояла на месте в центре стола. Она сбросила пальто на стул, а он тем временем снял золотистую обертку с горлышка бутылки, вытащил пробку и наполнил два бокала до краев.
— Мне совсем чуть-чуть, — сказала она. — Я и так слишком много выпила в галерее.
Таунсенд поднял бокал, и в этот момент раздался стук в дверь. В номер вошел официант с меню, блокнотом и карандашом.
— Меня вполне устроит дуврская камбала с зеленым салатом, — заказала Анжела, не глядя в протянутое меню.
— Целиком или филе, мадам?
— Филе, пожалуйста.
— Мне то же самое, — сказал Таунсенд. Потом выбрал пару бутылок французского вина, проигнорировав свое любимое австралийское «шардоне».
Они устроились на диване, и Анжела стала рассказывать о других художниках, которые сейчас выставлялись в Нью-Йорке. Ее воодушевление и знание предмета на время заставили Таунсенда забыть, зачем он пригласил ее к себе. В ожидании ужина он осторожно подвел разговор к ее работе в галерее. Согласившись с ее оценкой нынешней выставки, он поинтересовался, почему она, заместитель директора, ничего не предприняла.
— Эта должность — одно название и почти никакого влияния, — вздохнула она.
Таунсенд наполнил ее опустевший бокал.
— Значит, все решения принимает Саммерс?
— Это точно. Я бы не стала тратить деньги фонда на эту псевдоинтеллектуальную чепуху. Здесь столько по-настоящему талантливых художников — нужно только выйти и поискать.
— Картины были удачно развешаны, — заметил Таунсенд, возвращая ее к интересующей его теме.
— Удачно развешаны? — изумленно протянула она. — Я сейчас не говорю о расположении картин — об освещении или рамах. Я имела в виду сами работы. В любом случае в этой галерее есть только одна вещь, которую следует повесить.
В дверь постучали. Таунсенд встал и впустил официанта, толкавшего нагруженную тележку. Когда ужин на двоих был накрыт, Таунсенд подписал чек и дал официанту десять долларов.
— Мне зайти попозже, чтобы все убрать? — вежливо поинтересовался официант.
Таунсенд едва заметно, но решительно покачал головой.
Анжела уже подцепила на вилку салат, когда Таунсенд сел напротив нее. Он наполнил бокалы.
— Значит, вы полагаете, что Саммерс потратил больше, чем требовалось для выставки? — подтолкнул ее он.
— Больше, чем требовалось? — повторила Анжела, делая глоток белого вина. — Да он каждый год проматывает свыше миллиона долларов из денег фонда. А мы ничего не делаем, только устраиваем приемы, единственная цель которых — еще больше раздуть его эго.
— Как же ему удается провести миллион через бухгалтерию? — Таунсенд сделал вид, что увлечен салатом.
— Ну, возьмем, к примеру, сегодняшнюю выставку. Она обошлась фонду в четверть миллиона для начала. Есть еще счет его личных расходов, которые по величине могут сравниться только с расходами Эдда Коча.[38]
