Дрожь и прочие непроизвольные движения сначала ослабли, а затем полностью прекратились. Кардиомонитор, прежде отметивший незначительное увеличение сердцебиения, теперь фиксировал такое же незначительное уменьшение. А тем временем пять мозговых волн продолжали демонстрировать все ту же оптимальную синхронность.
Еще до того прослушав микрокассету, Пэкс и Пого имели больше оснований, нежели Мэрфи, надеяться на лучшее. Но при этом они опасались, что в самой Биби таится смертельная для нее угроза, такая, с которой, возможно, не сталкивался ни один человек на свете.
Они рассказали родителям Биби о приключениях прошедшего дня: сейф и вещи, в нем найденные, включая вот эту аудиозапись и собачий ошейник с именем «Джаспер»… визит к доктору Сейнт-Круа… причина, по которой она заставила Биби бросить учебу в колледже… блокнот с пантерой и газелью… строки, написанные рукой Биби, появлявшиеся у них на глазах… встреча к Тобой Рингельбаум… Эшли Белл, оказавшаяся литературной героиней, чьим прототипом была женщина, выжившая в Дахау и впоследствии ставшая хирургом, специалистом по раку мозга…
Услышанное произвело на Нэнси и Мэрфи сильнейшее впечатление. Родители Биби были озадачены, заинтригованы и засы́пали молодых людей вопросами, ответы на которые им непременно хотелось тотчас же услышать.
– На все вопросы ответов у нас все равно нет, – сказал им Пого, – но вот кассета… Когда прослушаешь, то словно в передряге с дымящимся левиафаном побывал. Наша Бибс куда больше, чем мы о ней думаем…
Прежде чем включить аудиозапись, Пэкстон захотел узнать все, что можно, о капитане Гюнтере Олафе Эриксоне. Нэнси почти не поддерживала с ним отношений бóльшую часть своей жизни и впустила его в свое сердце лишь тогда, когда Биби подружилась с дедом. Интересно, что же произошло в прошлом между Нэнси и ее отцом?
Из того немногого, о чем Пэкс обмолвился после прихода в палату № 456, Нэнси узнала: на кассете записано признание, которое навсегда способно изменить ее мнение о своих отце и дочери. Стараясь сжать значительную часть собственного прошлого в несколько фраз, Нэнси одновременно придерживала одну из слегка подергивающихся рук дочери. Взгляд ее блуждал от пола к давящей снаружи на оконное стекло ночи, оттуда переходил на лицо Биби, но чаще всего задерживался на небольшом диктофоне, который Пэкс не выпускал из рук. Он держал его так, словно диктофон был слишком ценным и мужчина боялся того, что кто-то может сбить его на пол, после чего аппарат разобьется.
Нэнси сказала, что ее отец вообще-то был хорошим человеком. Он старался поступать так, как надо. Проблема состояла в выборе приоритетов. Скорее всего, ему вообще не следовало жениться, а если уж он женился, то иметь детей уж точно не стоило. У ее отца было две дочери – сама Нэнси и Эдит. Имея психологию воина, любя не только собственную семью, но и свою страну, Гюнтер то и дело отправлялся добровольцем на войну, сделав службу в корпусе морской пехоты не просто карьерой, а образом жизни. Семья, обязанности мужа и отца всегда находились для него на заднем плане. Он как будто играл роль телезрителя, временами включающего душещипательный телевизионный сериал, когда это позволяли сделать перерывы между обычными войнами и паузы между войнами холодными. Гюнтер любил жену и дочерей, однако не умел словами выразить им свою любовь. Он разговаривал языком чести, доблести и самопожертвования. Капитан вполне понимал чувства тех, кто рискует собой ради страны и кто погибает, спасая жизнь побратима. Ему непросто было найти общий язык с женой, любящей обычные радости, все те мелочи, которые, как говорят, составляют смысл существования. То же относилось и к его дочерям, удавшимся в мать. Будучи детьми, они понятия не имели, насколько опасен мир, не знали о тех жертвах, что необходимы для того, чтобы защитить Америку и уберечь ее жителей от ужасов и лишений, которые многие люди в других странах воспринимают как данность бытия.
Когда мать Нэнси погибла в автокатастрофе, Гюнтер был далеко, на войне. Он не успел вернуться домой вовремя и не присутствовал на похоронах. Возможно, мужчина и понимал, чего ждут от него убитые горем дочери, но дать им ожидаемое все равно был не в состоянии. Утрата, если не опустошила, то пошатнула его волю, а кроме того, сбила с толку, словно впервые Гюнтер понял: риск погибнуть от рук солдата враждебного государства не единственное, что угрожает его стране. До этого времени автомобильные аварии, пожары и рак казались ему почти абстрактными угрозами, едва ли не последствиями козней неприятеля. Интуитивно он осознавал, что без женской руки в воспитании двух дочерей ему не обойтись, но при этом жениться во второй раз не собирался. «Ни одна женщина не сможет заменить мне вашей мамы». Поэтому Гюнтер связался с сестрой покойной жены, которая с радостью поселила племянниц в своем доме.
– Я по-настоящему узнала отца только после того, как он перебрался жить в квартиру над гаражом, – сказала Нэнси. – То, как он общался с Биби… Когда война больше его не звала, он обнаружил в себе отцовские чувства, – ее взгляд вновь остановился на диктофоне в руке Пэкса. – Ты сказал, что он оставил эту запись для Биби. Думаешь, будет удобно нам слушать ее?
– Я считаю, всем нам просто необходимо это услышать, – промолвил Пэкстон.
Пого был полностью с ним согласен.
– Но если в палату зайдет медсестра или еще кто-нибудь посторонний, мы выключим диктофон. Запись слишком личная и очень странная. Никто кроме нас не должен ее услышать.
– Коль кто-нибудь и может решать что-то, так это лишь Биби. Запись предназначена ей, – сказал Пэкс.
Он положил диктофон на кровать. Нэнси и Мэрфи придвинулись поближе. Пэкстон нажал кнопку воспроизведения записи. Из небольшого динамика послышался приглушенный, но в то же время производящий сильное впечатление голос Капитана.
«Моя милая девочка! Дорогая Биби! Это мое извинение на случай, если так получится, что мне придется извиняться. У меня осталось всего несколько лет на то, чтобы поразмыслить над своим поступком. Теперь я в меньшей мере, чем прежде, уверен в том, что не совершил ошибки. Временами сожаления разъедают мою душу. Я говорю о страшном происшествии, которое помог тебе забыть. А еще ты вычеркнула из своей памяти сам трюк с забыванием, вычеркнула не потому, что тебя заставили забыть, а потому, что дети, вырастая, часто многое забывают из происходившего с ними в детстве…»
122. Биби на краю
Несмотря на яркость освещения, стилизованный в духе фашизма, чем-то напоминающий огромную пещеру приемный зал производил на Биби гнетущее впечатление. Ей вспомнилась музыка Мусоргского «Ночь на Лысой горе» из диснеевской «Фантазии». Приходя в себя после четырех разрядов тазера, девушка сидела на полу, опершись спиной о черный гранит стойки. Наполовину серьезно Биби представляла, как освещение погаснет, а потом в наступившей темноте запрыгают по полу тролли, а великаны-людоеды будут карабкаться сквозь кварц, выползая из нижнего мира, жаждущие насладиться плотью ничего не подозревающих людей.
Она очень-очень сильно боялась. Ей ужасно страшно было быть Биби Блэр. Она вычеркнула Чаба Коя из этого мира. Одежда и прочие вещи охранника некоторое время лежали, но, когда Биби задержала на них свой взгляд, они исчезли, словно девушка стерла их ластиком. Она подумала, что сходит с ума. То, что, как ей казалось, произошло, просто не могло случиться. Биби не могла вычеркнуть человека из бытия лишь силой своего желания. Прошло всего два дня с тех пор, как ее выписали из больницы, а Калида Баттерфляй задалась целью проникнуть в тайны скрытого знания от лица самой Биби, и теперь девушка уверовала в то, будто сверхъестественные силы правят миром. Или здесь вообще нет ничего сверхъестественного?
