Она покорно кивнула и проводила дядю взглядом.
Я знаю: то, что я потом сделал, было недопустимо. Но я это сделал. А почему — не скажет вам ни одна «Еврейская книга вопросов». Я заговорил с девушкой.
— Мириам, вы еще школьница? — робко спросил я.
Она помялась, потом, стараясь глядеть мимо меня, повернулась и смущенно ответила:
— Мне не положено с вами разговаривать!
Но не ушла.
— Знаю, что не положено, — согласился я. — Запреты на этот счет содержатся в Своде еврейских законов, глава сто пятьдесят вторая, статья первая. А еще в «Шульхан Арух Эвен а-Эзер», глава двадцать вторая, статьи первая и вторая.
— Вы знаете «Шульхан Арух»[97]? — удивилась она.
— Скажем так, я некоторое время его изучал и полную версию знаю неплохо.
— Вот, наверное, почему вас папа так любит!
Я был потрясен.
— Вы хотите сказать, что реб Видаль что-то обо мне говорил?
Она вспыхнула и снова оглянулась.
— Сейчас дядя вернется. Я лучше…
— Постойте! — остановил я. — Еще одну секунду! Что именно говорил обо мне ваш отец?
Она застенчиво выпалила:
— Что вы… что вы очень образованный. И что он жалеет…
— О чем? — перебил я в нетерпении.
И в самый ответственный момент, конечно, нагрянул дядя Эйб. Он пытливо посмотрел на Мириам.
— Ты говорила с этим незнакомым мужчиной? — сурово вопросил он.
Она онемела, и мне пришлось вмешаться:
— Это моя вина, сэр. Я спросил, который час.
— У вас что же, нет часов? — недоверчиво уточнил старик.
— Гм-мм… — Я судорожно искал какого-нибудь объяснения. — Мои что-то встали. — Это была почти правда. Ибо в космическом смысле в тот миг, как я увидел Мириам, время для меня остановилось.
Он приказал племяннице выйти из зала, пока он «займется этим туристом». Но, к моему восторгу, Мириам не послушалась. Ее будто пригвоздили к прилавку, и она жадно ловила каждое слово нашей беседы.
— Итак, мистер, — отрывисто произнес старик. — На сегодня мы с вами разобрались?
— Нет, — возразил я. — Не для того я проделал двести миль, чтобы заказать одну книгу, и только. Я рассчитывал обсудить с ребом Видалем новые публикации по мистицизму.
— Что ж, придется вам отложить это до другого раза. Счастливого пути!
Не давая ему удалиться, я спросил:
— А Шолем?
Он хмыкнул, приняв мою реплику за неправильно произнесенное прощание.
— Шалом и вам.
— Да нет! — все не унимался я. — Я говорю о Гершоме Шолеме. Который пишет на тему Каббалы.
Он расценил мое замечание как уловку — каковой оно и являлось — и с сомнением произнес:
— Какая конкретно работа вас интересует?
— Ну, я бы хотел посмотреть, что у вас есть.
— Пожалуйста. — Он показал на стеллаж напротив. — Мистицизм у нас там. Три верхние полки. Если потребуется что-то уточнить, позвоните вот в этот колокольчик, я сейчас же выйду. А теперь прошу меня извинить.
Он обернулся к племяннице. Она стояла на том же месте.
— Мириам — нахмурился старик, — я, кажется, велел тебе идти.
— Я же с ним не разговариваю!
— Но ты смотришь! — рявкнул строгий дядя. — А ты знаешь, что об этом говорит Свод!
Пробил мой час. Я встрял в разговор, постаравшись вложить в свой вопрос всю неприязнь.
— Не могли бы вы уточнить, в каком конкретно трактате содержится этот запрет?
Дядя Эйб растерялся.
— Гм-мм… Неважно. Запрещено, и все тут!
— Прошу меня извинить, — начал я, разогреваясь к драке. — Согласно первой статье главы сто пятьдесят второй Свода, это мне запрещено глядеть на Мириам — чего, как вы видите, я и не делаю. Мне запрещено смотреть на нее, запрещено говорить, что красивее ее волос мне в жизни видеть не доводилось, а голос ее звучит слаще любого другого. Но я, конечно, такого себе никогда не позволю!
Я украдкой бросил на нее взгляд. Она улыбалась.
— Как бы то ни было, все книги Шолема, какие у вас тут выставлены, у меня уже есть, так что я, пожалуй, откланяюсь до следующего раза. Могу я вас попросить передать кое-что ребу Видалю?
— Может быть… — ответил старый цербер. — И что прикажете ему передать?
— Я, разумеется, отправлю ему по этому поводу официальное письмо, но просьба моя заключается в том, чтобы меня по всем правилам представили его дочери — конечно, в присутствии ее наставницы.
— Это исключено! — огрызнулся старик. — Она благочестивая девушка…
— Не беспокойтесь, — заверил я, — я непременно надену кипу — и даже черный костюм и меховую шапку, если понадобится.
— Вы над нами издеваетесь? — вскинулся старик.
— Нет, просто пытаюсь вас убедить, что я достоин аудиенции вашей племянницы. В любом случае, пусть это решит ее отец.
— Нет, он будет против, я в этом убежден, — твердо объявил старик. — Вы из какой-то глуши… Семьи вашей мы не знаем…
Пожалуй, тут я должен признать, что впервые в жизни ощутил гордость за свою родословную. Теперь от меня требовалось только одно — быть тем, кто я есть.
— Не найдется ли у вас случайно экземпляра «Большой книги хасидских напевов»? — небрежно полюбопытствовал я.
— Конечно, найдется. Оба тома. Купить хотите?
Я ответил на вопрос вопросом:
— А может быть, вы знакомы и с представленными там песнями?
— С некоторыми. — Он отвел глаза, из чего я заключил, что он уже чувствует себя посрамленным. — С самыми известными — безусловно.
Я снова украдкой посмотрел на Мириам, которая не спускала с нас глаз, дожидаясь развязки.
Я стал напевать:
— «Бири-бири, бири-бири-бум».
Старик уставился на меня, как на сумасшедшего.
Вдохновленный этим, я стал прищелкивать пальцами и запел в полный голос.
— Узнаете мотивчик, реб Эйб?
— Конечно! Это сочинил Моисей Луриа, покойный зильцский рав, да будет земля ему пухом. Это все знают.
— Так вот, я его сын — бири-бум.
Я услышал резкий вдох и обернулся — Мириам закрывала рот рукой. Но глаза ее были открыты, и они сияли. Старик стоял разинув рот. Он начисто лишился дара речи.
