Он говорил странные вещи, однако при этом выглядел не сумасшедшего, а человека со здравым смыслом, который столкнулся с сверхъестественным и теперь должен найти этому объяснение, но руководствуется только известными человечеству законами мироздания.
— Я просто не понимаю, о чем вы говорите, — честно ответил я.
— Я общаюсь с вами впервые, как будто знакомы много лет. Если этого не сможете объяснить мне вы, тогда я уже и не знаю, кто сможет. Мои люди все проверили — вы действительно находились в коме. Они изучили все и нашли только одну ниточку, которая косвенно связывает вас со мной. Одна ниточка — Инара.
Это стало похоже на плохой розыгрыш. Именно так я бы и воспринял, если бы напротив меня был кто-то другой. Но для фигуры калибра Виктора Шевченко я слишком мелкая рыбка, чтобы зачем-то меня разыгрывать.
— Боюсь, что у меня тоже нет ответов. Это Инара подсказала вам найти меня в отделении полиции и задать все эти вопросы?
Шевченко откинулся в кресле, но и дальше посылал гамма-лучи.
— Нет, Инара поняла, что наговорила вам лишнего, и попросила меня вытащить вас из участка. Так я узнал, что вы уже пришли в себя.
— Кто она вам?
— Будущий руководитель одного из самых важных моих проектов. А кто вам она?
Я все же сделал глоток из стакана. Виски стекло по желобку языка приятным теплом.
— Она — мое прошлое.
— Странно.
Я долго молчал, прежде чем продолжить, но длительная пауза не смущала Шевченко. Этот человек знал цену времени, однако позволял себе тратить его на игру в молчание со мной.
— Что в этом странного? — наконец не выдержал я.
— Папа сказал, что здесь не хватает пения птиц. Но я против клеток, — Шевченко сомкнул листья лимона в кипу и положил его под ножку столика. Нет, похоже, он со мной не играл — скорее продолжал изучать, надеясь найти ответ на беспокоившие его вопросы. — А удивительно в том, что я впервые встретил Инару именно в вашей палате. И то, какой она была… — он запнулся. — Женщина не смотрит такими глазами на мужчину, если речь идет только о прошлом.
Эт, не видел Шевченко, как Инара прошла мимо меня лишь скользнув взглядом и оставила в холле слушать ворчание лифта… Или, может, в тот день она таки узнала меня и ее безразличие было притворным? А что потом? Она искала меня намеренно или увидела случайно, когда посещала Ореста? И имело ли это теперь какое-нибудь значение?
Наверное, мало, раз мне сейчас хотелось только одного: чтобы Шевченко не молчал. Чтобы он подробно описал эту картину: как выглядела Инара в моей палате, не держала ли меня за руку, которая говорила, переливался ли свет в ее волосах…
Совсем недавно моя душа бултыхнулась в черную дыру. Казалось, я почувствовал такую потерю, после которой уже не приходят в себя. Но ведь я потерял то, чего у меня и так не было, о чем я и так не знал!
А как все это время чувствовала себя она?
— Извинитесь от меня у отца — я не останусь на обед, — сказал я. — И дайте мне номер Инары.
Пора включить телефон.
5:10
Без сомнения, наша встреча с Виктором Шевченко стала для меня гораздо полезнее, чем для него. В конце концов, бизнесмен проявил мне еще одну любезность: его водитель довез меня в больницу, из которой я сбежал сегодня утром. Нет, я не собирался возвращаться в свою палату — мне нужно было увидеться с Артуром.
Однако перед этим у меня было твердое намерение позвонить Инари.
Женщину, которая что-то тебе означает, не оставляют плакать на дорожке под интересными взглядами посторонних. Женщины, которая для тебя что-то значит, не упрекают в решении, что принесло ей столько боли. Я должен был выслушать ее, я должен был поговорить, я должен был признать, что не имею никакого права ни в чем ее упрекать. И наконец, я должен спросить: правду ли говорил Шевченко о том, какими глазами она смотрела на меня в палате?
Но я не мог звонить бывшей возлюбленной с автостоянки, на которой меня взорвал охранник, — хуже разве что звонок из салона машины. Я прошелся по периметру больницы и наткнулся на пустую скамейку под прореженной ветром и временами елью, хотя вряд ли и это место соответствовало эстетическим ожиданиям человека, готовившегося к такому разговору. Однако чтобы не передумать, я не стал долго собираться с духом — и набрал ее номер.
«Инора». Пятнадцать лет я не видел этого имени на экране телефона. Сегодня, когда Виктор Шевченко диктовал мне ее номер, я немного замедлил. Вписать его означало вернуть Инару в свою жизнь. Даже если разговора не будет, даже если он завершится не так, как я надеюсь, это имя останется в моей телефонной книге и станет неисчерпаемым источником для сомнений, тоски и ностальгии.
Не знаю, с чего я бы начал разговор, если бы Инара ответила на звонок. Не получилось бы как в плохом кино: услышав в динамике только звук моего дыхания и поняв, что мне не хватает духа отозваться, она бы сама, первой, назвала меня по имени.
Но телефон Инары был выключен, автоответчик предложил оставить сообщение и предупредил о записи сигналом.
Автоответчик — лучший выход для труса, ведь он позволяет отступить. Как легко в такой момент убедить себя, что позвонишь в другой раз. И чтобы преодолеть искушение бездействия, я вздохнул и произнес в трубку:
— Здравствуй, Инара!
И этим отсек себе обратный путь.
Что я должен был ей сказать? Что однажды сидел на берегу, всматриваясь между строк в оставшееся ею письмо, и Днепр оказался водоразделом, который разрезал жизнь на до и после? Что, регистрируясь в социальных сетях, я неизменно первым набирал в поиске ее имя? Что мне сотни раз казалось, будто я прочитал ее фамилию в новости, в списке потерпевших, в списке свидетелей, в модном еженедельнике, в титрах отечественного фильма, в табличке с именами жителей, в журнале посещений… но каждый раз
