Не опомнилась. Не опомнилась. Скажу честно, как было – я стала соображать, когда меня отпустил страх.
Но не отпустила растерянность. Я не знала, что делать, куда бежать, с кем говорить. Меня трясло. И лишь минут через пять я сообразила позвонить в полицию и путано рассказала, что видела. Мне не поверили. Я сказала, что видела, как девушку затолкали в фургон, что сначала к её лицу прижали тряпку, наверное, с чем-то одурманивающим, а потом затолкали и увезли. Я кричала. Меня спросили о номере фургона, но я была слишком далеко, чтобы его разглядеть. И слишком взволнована, чтобы его запомнить. Я разрыдалась в трубку. Думаю, это была истерика. Она закончилась, когда приехали полицейские, которые осмотрели тротуар, дорогу и не нашли „следов борьбы“. Я сказала, что узнала девушку, сказала, где она живёт, полицейские поднялись на этаж, но прежде спросили, понимаю ли я, что если она просто задерживается, то я перепугаю её родных? Я сказала, что понимаю. Мы пошли в её квартиру – я ведь не знала номера телефона Василисы, мы не обменивались,– позвонили в дверь, открыл её парень, полицейские спросили, где Василиса, парень ответил, что должна уже быть дома, но задерживается. Полицейские спросили, знает ли он, почему она задерживается, он ответил, что нет, но так бывает. Я настояла, чтобы он ей позвонил. Телефон не отвечал. Потом мы узнали, что похитители выбросили его во дворе в сугроб. А тогда телефон просто не отвечал и началась суета, во время которой все кому-то звонили, что-то говорили, а я сидела в гостиной и плакала. Потом приехали другие полицейские, которые повезли меня давать показания. Потом сказали, что найти тёмную „Газель“ в Питере нереально, но будут проверять все подходящие под описание машины. Я не знаю, наверное, проверяли. Хочу верить, что проверяли. Но в тот вечер фургон не нашли. И Василиса домой не пришла. Я же вернулась часа в два ночи и только тогда вспомнила, что пропустила сеанс с Розой. Но было слишком поздно, и я не стала ей писать. Решила извиниться утром. Но на следующий день меня разбудил звонок из полиции, меня попросили прийти, ответить на дополнительные вопросы, и я опять забыла о Розе. В полиции я встретила парня Василисы и от него узнала, что телефон нашли в сугробе.
Мне опять стало очень страшно.
Я отпросилась с работы, вернулась домой, заперлась, уселась на диван, закуталась в плед… и вдруг поняла, что помещением из моих видений – небольшим, тёмным, с металлическими стенами – вполне мог оказаться фургон „Газели“. И ещё я вспомнила, как внимательно Роза расспрашивала меня обо всех деталях кошмаров.
Я ещё не видела связи, только чувствовала её. Чувствовала, но не верила, не могла поверить в такую дикость.
Я проверила сообщения, но от Розы не было ни одного. Я собралась написать ей, но позвонил парень Василисы и рассказал, что „Газель“ нашли. В лесу. Неподалёку от города. А в ней… В ней было в точности всё, как в моих снах: бензопила, металлические оковы на стене и кожаный фартук палача. Ещё убийца надел комбинезон, чего в моих снах не было, но я понимаю для чего это было сделано – где бы он потом мылся?
Весь фургон был залит кровью. И всюду валялись останки Василисы.
Я до сих пор не понимаю, почему не сорвалась в то мгновение. Наверное, я всё-таки сильная, сильнее, чем сама себе кажусь. Я не только не сорвалась, но пошла в полицию и обо всём рассказала: что у меня были видения, что я обратилась к онлайн-психологу, что рассказала ей подробности моих кошмаров и что бедную Василису убили в точном соответствии с моими рассказами. Мне, естественно, не поверили. Я попыталась настаивать, однако доказательств представить не смогла, поскольку к этому моменту Роза удалила все следы своего пребывания в Сети. А общались мы с ней через программу на её сайте, никаких других каналов связи предусмотрено не было.
Мы ведь хранили инкогнито…
От полицейских я ушла в панике. Я поняла, что убийца просто-напросто промахнулся, спутал Василису со мной и сотворил с ней то, что планировал сотворить со мной – зверски убил. В точном соответствии с моими кошмарами.
Ей досталась моя смерть.
А я…
Сначала я переехала жить к друзьям, постепенно, без спешки, но и не затягивая, закончила дела в Питере и вернулась в Москву.
Самое же удивительное заключается в том, что этот случай стал для меня лекарством: видения ушли. То ли благодаря сильнейшим переживаниям, то ли потому, что смерть взяла своё. Не меня, но взяла. Получила, что хотела, а мне сказала: „Я совсем рядом, в шаге, просто сегодня я шагнула не к тебе“.
Или же не пришло моё время.
Наверное, я должна была начать бояться людей, но этого не произошло. Я боюсь её – Смерть. Не смерти, а саму Смерть. Я знаю, как она умеет шутить, и иногда чувствую её дыхание. И даже её присутствие. И в такие мгновения меня спасают маски, чужие образы, под которыми я прячусь от неё. Убеждаю себя, что прячусь, хотя чувствую, что Смерть только делает вид, что не видит меня.
На самом деле Смерть мне улыбается.
Что же касается людей, то я их избегаю, но если приходится общаться – общаюсь нормально. Для работы мне сделали надёжный сайт, через который даже самый лучший хакер не узнает, где я живу, во всяком случае, так мне пообещали. Я хорошо защитила свой дом. Я соблюдаю осторожность, хотя давно избавилась от мысли, что меня ищут. Но публикация „Девочка с куклами“ всё изменила. Убийца рядом. Знает ли он, что я жива? Возможно, да. Возможно, нет. Но проверять я не хочу, поэтому, прости, уезжаю. И не скажу куда.
Мне было очень спокойно рядом с тобой, Феликс, но теперь всё изменилось. Мне нужно спрятаться. Но я надеюсь, что однажды мы снова будем вместе.
Твоя Марта…»
Она обязательно придёт.
Рано или поздно. Ожидаемая или как снег на голову, тихая или болезненная, но всегда страшная. Придёт. Она не стоит рядом, ей не нужно. Она точно знает свой час и никогда не ошибается. И когда тот час настаёт – не спасают ни маски, ни обереги, ни везение, ни чужие жизни. Но только в этот час. Ни раньше, ни позже.
А мы стараемся о ней не думать. Ни о ней, ни о встрече, которая обязательно случится. Одни из нас гонят прочь мысли, чтобы не сойти с ума, другие – чтобы не привлечь её, случайно, раньше времени, третьи – потому что понимают, что мы приходим в мир жить.
И даже если нам кажется, что мы точно знаем, когда к нам явится смерть…
Нам это только кажется.
