Продолжается – и продолжится, даже когда её уже не будет здесь. Герберт-младший будет расти, чтобы однажды затмить солнце блеском драконьих крыльев – на радость наблюдающей откуда-то маме и своему королю. Люди, с которыми она соприкоснулась, будут влюбляться, жениться, взрослеть и стареть, решать вопросы сердечные и государственные.
Иногда ей было интересно, присоединялся бы к ним Кейлус, сложись всё немного по-другому. Хотя, если бы сегодня он мог составить им компанию, всё сложилось бы сильно по-другому. С ним Ева тоже попрощалась, всего один раз, но невянущий летоцвет в стеклянном фонарике должен стоять на могиле и теперь. Когда она попросила у Герберта вернуть ей давний подарок, тот даже не уточнил, зачем: Ева рассказала сама.
Он был не против.
Керфианский двор, естественно, не поставили в известность, что Избранная вскоре их покинет, но после Жнеца Милосердного Ева нечасто появлялась на дворцовых приёмах, предпочитая оставаться под крышей замка Рейолей. Учитывая обстоятельства, это осуждали не больше, чем её ветреность, однако Еве на слухи и домыслы о её персоне было немножко квинтово (в плане параллельности). Расстраивался, кажется, только добросердечный лиэр Соммит – от Мирка Ева часто получала его приветы. Иногда в цветочной форме.
Куда больше ей запомнился привет от Бианты. Коробку пряничных скелетиков, адресованных в замок Гербеуэрта Рейоля, Эльен привёз из очередной поездки в Шейн (почту для наследника, идущую от непроверенных лиц, традиционно оставляли в городском магистрате для проверки). Ева была рада, что коробка не успела сгинуть в аду магических инспекций: к скелетикам прилагалась записка от рыжей девчонки из застенков Кмитсвера, гласившая «Спасительнице от меня и от папы».
Всю коробку они с аппетитом съели на пару с Гербертом за просмотром седьмого сезона «Игры престолов» (после эпичного Евиного пересказа предыдущих), и Ева подозревала, что это во многом повлияло на её великодушный вердикт «не так плохо, как когда-то казалось».
– Раз уж мы заговорили о пожеланиях, пускай Советники Альянэла передадут Повелителю моё почтение. – В том, как Мирк откинулся на спинку высокого стула, пока скелет-лакей переправлял предназначенную ему чашку с серебряного подноса на стол, скользнула небрежность истинно монаршей особы. – Заодно можете ненавязчиво узнать, что он думает касательно одиннадцатой статьи третьей главы договора о создании экономического союза, чтобы до следующей встречи я мог подумать над сотым вариантом правок.
– Раз уж ваши отношения зашли так далеко, могу заодно передать ему обручальный венец, – предложила Ева, украдкой почёсывая Герберта-младшего по тёплому загривку: наевшись, дракончик пришёл бодаться о её коленки.
– Если б это укротило его строптивость, я бы подумал. Боюсь, не поможет.
– Жаль. Потрясающая вышла бы пара, – невыразительно произнесла Мирана, с изяществом викторианской леди поднося к губам фарфор, впервые за долгие годы вновь белевший на столе замка Рейолей. – Не встречала людей, которые способны перекоролить моего сына. Возможно, надо было с самого начала искать нелюдей.
– К сожалению, возникли бы небольшие сложности с определением столицы объединённого королевства и большие – с рапирой Повелительницы Навинии, которую та при следующей встрече попыталась бы заточить о мой хребет.
Пытаясь не подавиться фейром, поверх чашки Ева поймала взгляд Герберта – и перестала улыбаться.
О том, что её планы касательно ухода остались неизменными, они впервые поговорили на приёме в честь отбытия риджийцев. Крайне оригинальным образом.
* * *
– …исправляю досадную оплошность, лиоретта. Раньше мне не выдалась возможность поблагодарить вас, – сказал Альянэл, когда в сопровождении своего советника и своего знаменосца приблизился к ней, весь вечер державшейся в тени. – Жаль, что сегодня вы без инструмента. Вы больше кого-либо заслужили провести это сборище в праздном отдыхе, но я надеялся на прощание ещё раз услышать вашу игру.
Ева уже заметила, что немногие могли без смущения выдержать взгляд дроу. Особенно этого дроу. И тем не менее, склоняя голову, не опустила глаз – потому что впервые за вечер, который она не смогла пропустить, не увидела напротив слепого обожания, скабрёзного намёка или призрака недавних сплетен.
В тени колонн тронного зала ей было куда уютнее, чем на свету безжалостного великосветского внимания. Здесь даже бальная духота, теперь вовсю бившая по ноздрям диким коктейлем парфюмов и ароматов цветочных декораций, переносилась легче.
– К сожалению, после Жнеца Милосердного я уделяла виолончели куда меньше времени, чем требует мой внутренний критик, чтобы спокойно выпустить меня на сцену. Но буду польщена, если однажды мне и моему инструменту посчастливится преподнести Повелителю ещё один скромный дар.
Солнце в глазах дроу окрасил насмешливый блеск: кажется, он прекрасно понимал, каким образом последние две недели хозяин замка Рейолей мог отвлекать от виолончели дорогую гостью, вернувшуюся в его обитель. Справедливости ради, Ева отвлекала гостеприимного хозяина в той же степени, особенно когда замечала его уставившимся перед собой нехорошо пустыми глазами.
Призыв Жнеца, смерть и предательство женщины, бывшей ему ближе матери, не могли пройти для него бесследно.
– Не столь скромный, как вы думаете. Пусть и скромнее, чем тот, что вы преподнесли нам в день Жнеца.
– Но этот дар лучше оставьте единственным, – добавил Лодберг. – Второго подобного проявления вашей скромности эта прекрасная страна может не пережить.
Белая Ведьма только рассмеялась. Негромко, совсем не колюче. Ева потом не раз думала, что Снежана, от которой ждёшь подвоха, сильно отличается от Снежаны, на которую смотришь непредубеждённым взглядом, очищенным финалом затянувшегося маскарада.
Под аккомпанемент этого смеха и прозвучал тот злополучный вопрос:
– Тогда, смею полагать, ваше предложение ещё в силе?
Выпрямившись, пока сплетники акулами кружили вокруг приютившей её колонны, Ева посмотрела на Герберта, с которым они весь вечер ненавязчиво старались держаться порознь.
Во взгляде её было не меньше недоумения, чем в лицах риджийцев.
– Предложение, тир Гербеуэрт?.. – вежливо уточнил Повелитель дроу.
– Ваши маги говорили, – сказал некромант, глядя в упор – не на него, на Еву, – что знают, как вернуть лиоретту домой.
Слова ударили под дых. Как и этот взгляд. Как и то, что за две недели, минувшие со дня Жнеца, Еве в голову не приходило поднимать этот вопрос. И она никак не ожидала, что здесь и сейчас его поднимет вовсе не она. Рано или поздно, конечно, ей бы пришлось об этом подумать, но в тот момент она была слишком рада всем переменам в своей – наконец-то – жизни, чтобы её заботило что-то кроме настоящего. Что-то кроме вещей, естественных для семнадцатилетней девчонки, больше не обременённой ни зловещими предчувствиями, ни ежесекундной ложью, ни фальшивым венцом на голове, которую Ева в кои-то веки позволила себя потерять.
– Разумеется, в силе. – Лодберг первым разорвал тягучее молчание, заглушившее для них четверых даже звуки
