Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
Эпоху «преодоления вульгарно-социологического подхода» к истории России и других республик СССР, имевших «славное прошлое», Всеволод Илларионович Пудовкин (1893–1953) обогатил несколькими историческими кинофильмами. «Минин и Пожарский» (1939 г.), «Адмирал Нахимов» (1947 г.), «Жуковский» (1950 г., в соавторстве с Д.И. Васильевым) — и в 1941 г. «Суворов» — вот вехи пути В.И. Пудовкина как автора исторических кинофильмов.
Пудовкин сумел убедить самого себя в необходимости работы над историческими киноэпопеями, месяцы сомнений и сопротивления принудительному государственному стилю прошли, и толстовский размах русской истории по-настоящему увлёк режиссёра. В сороковых годах Пудовкин выступает уже как теоретик исторического кино (статья «Советский исторический фильм», 1945 год), рассуждает о воспитательном значении такого кино и — по крайней мере публично — не высказывает ни малейшего неудовольствия общей подконтрольностью искусства. Сказалось, что Пудовкин (как и Эйзенштейн) интересовался историей Отечества и до кампании тридцатых.
Фильм «Суворов» с полным правом можно считать фронтовой картиной. Более того, этот фильм стал чудесной формой участия А.В. Суворова в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Критики аж до 1980-х годов воспринимали этот фильм Пудовкина в русле борьбы старого и нового, революционного и охранительного искусства, классовости и чуждого советскому человеку национального патриотизма. Вышедшая в 1972 г. книга доктора искусствоведения А.В. Караганова «Всеволод Пудовкин» передаёт это ощущение идеологической «биполярности». Одна из глав этой интересной работы — «Мобилизация прошлого» — имеет непосредственное отношение к Суворову, и нам не обойтись без извлечений из книги Караганова.
«Решившись ставить фильм о Суворове, Пудовкин снова приглашает к режиссерской работе Доллера. Съемки поручаются операторам А. Головне и Т. Лобовой, оформление — В. Егорову и К. Ефимову, музыка — Ю. Шапорину… Гребнер, Пудовкин и Доллер думали не только о странностях Суворова-человека, но и об особенностях Суворова — гениального полководца, великого воина России. Они понимали, что от анекдотов, от курьезных мелочей отмахиваться не следует — нельзя из Суворова делать безликий монумент. Нужно было показать величие, не утратив характерности, сохранив все то индивидуальное, даже смешное, что осталось в солдатской памяти и передается из поколения в поколение.
Сценарий Гребнера строился таким образом, что «Суворов» должен был стать монофильмом; многое, если не все, зависело от режиссерского решения и актерского исполнения главной роли. Понятно поэтому, как трудны были поиски исполнителя. Пудовкин и Доллер хотели, чтобы способность к глубокому постижению характера соединялась в исполнителе с внешней характерностью. Они остановились на Н.П. Черкасове, работавшем в одном из районных театров Москвы. Это была поистине редкостная находка: Черкасов прямо-таки был создан для предложенной ему роли.
Первая беседа с актером оказалась неожиданно трудной: в середине беседы Черкасову что-то не понравилось в пудовкинских рассуждениях, он быстро встал и начал прощаться, даже не объяснив причин столь внезапного ухода. Стоило большого труда задержать его — буквально у дверей — и убедить остаться для продолжения разговора. Этот «суворовский», внезапный порыв еще более укрепил Пудовкина в принятом решении: он почувствовал многообещающие совпадения в характерах исполнителя и героя. Черкасова уговорили. Он начал работать над ролью и сравнительно быстро вошел в образ… У Суворова-Черкасова характерная, отрывистая и вместе с тем до предела точная речь. Его мимика — от улыбки до гнева, — его жесты — от руки, посылающей войска на неприятеля, до руки, поглаживающей собаку, — свободно укладывались в рисунок, который возник в первых поисках внешнего облика и манеры поведения полководца.
Сюжет фильма по-настоящему драматичен. Сценарист и режиссеры сближают, сопоставляют, сталкивают такие события, как триумф Суворова в Польской кампании и его встречи с Павлом, чтобы отчетливее обнажить и заострить главный конфликт фильма, на котором строится его драматургия… В первых сценах фильма есть торжественность, есть пафос и радость победы. И есть нотки идиллии во всем, что касается отношений полководца с матушкой-императрицей. Эти нотки сыграют — по контрасту — свою роль, когда речь пойдет о встречах Суворова с Павлом, о конфликте двух военных доктрин.
Суворов — это не только солдатская отвага, поистине солдатская простота и демократичность, соединенные со знаменитыми чудачествами, это еще и недюжинный ум, образованность, энергия ищущей мысли. Он знал мужество солдатского подвига в гуще боя и мужество полководческих решений в тиши штабной палатки. В самом суворовском характере, в системе его полководческого мышления укоренен неизбежный конфликт между прогрессивной для своего времени наукой побеждать, созданной Суворовым, и устаревшей военной доктриной Павла, преклонявшегося перед прусской армией.
Этот конфликт обнажается в той беседе Павла с Суворовым, где полководец в открытую объясняется с императором, пренебрегая законами подчинения и соображениями о своем служебном благополучии:
«Павел. Солдат мой — как бы инструмент, артикулом предусмотренный, пружина для действия штыком или саблей, — армия великой стройности и порядка.
Суворов (после паузы). Механизм… Пружина… Стало быть, болван!.. Болван, ваше величество, со штыком ли, с саблей ли — так болваном и останется. С такой армией не только я, грешный, а кто поболе меня победы не одержит. Я людьми командую, ваше величество, а не пружиной!»… «Живыми у Суворова остаются только глаза, — замечает Пудовкин. — Именно в них сосредоточивается непосредственное отражение всего сложного хода внутреннего переживания актера. Ирония, презрение, бешенство, смех, непрерывное развитие мысли и чувства отражаются в этом единственном источнике, оставшемся свободным от скованности волей.
Почти вся сцена строилась так, что говорящий Павел и редко отвечающий Суворов снимались отдельными планами. Но в то время как Павел появлялся на экране во весь рост, Суворов снимался очень крупно, так что на экране было видно только его лицо и живые, всегда говорящие глаза» (В. Пудовкин. Избранные статьи, стр. 246).
С самого начала работы с Черкасовым Пудовкин увидел у актера «суворовские глаза». Он настойчиво просил Головню снимать Черкасова таким образом, чтобы зрители тоже увидели эти глаза.
Встреча с Павлом заканчивается очередным чудачеством Суворова, притворившегося на этот раз больным: живот схватило… Чудачествами — еще до прихода в кабинет императора — она и началась. Чудачества Суворова трактуются в фильме как форма сохранения индивидуальности, не укладывающейся в каноны придворного мира, как средство защиты от сановных людишек и самого главного из них — его императорского величества, ничтожного Павла.
Но у фильма «Суворов» были и более высокопоставленные рецензенты! И конечно, в первую очередь — лучший друг советских кинематографистов, единственный реальный заказчик и продюсер советского кино тех лет. В книге Евгения Громова «Сталин. Власть и искусство» бегло рассказывается об истории с фильмом «Суворов»: «Сейчас все знают, что картина В. Пудовкина «Суворов» принадлежит к числу самых знаменитых, взысканных наградами фильмов сталинского времени. Менее известно, что сценарий вызвал серьезное недовольство кремлевского цензора. 9 июля 1940 г. он пишет Большакову: «Сценарий «Суворова» страдает недостатками. Он тощ и не богат содержанием. Пора перестать изображать Суворова как добренького папашу, то и дело выкрикивающего: «ку-ка-ре-ку» и приговаривающего: «русский», «русский». Не в этом секрет побед Суворова.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
