– Как я понимаю, вы хотите знать, почему я сбежала?
Я отрицательно помотал головой.
– Мы знаем.
– Всё?
– Всё.
– Уф, – с облегчением вздохнула она. Её взгляд скользил по текстуре стола. – Только я все равно не вернусь. Это рано или поздно кончилось бы плохо. Но я не собираюсь подавать на папу заявление и всё такое. Я знаю, это только потому, что он не перенес мамину смерть. Он всё время принимал таблетки, много лет…
– Вопрос не в том, должна ли ты возвращаться, – сказал я, – а в том, правильно ли тебе оставаться здесь.
– Конечно, правильно, – выпалила она, как из пистолета. – Я не позволю, чтобы бабушку отправили в дом престарелых.
– В дом престарелых? – возмутилась старушка. – Ни в какой дом престарелых я не пойду. А кто тогда будет смотреть за домом?
Я переглянулся с Биргиттой, и она бессильно пожала плечами.
– Не знаю, Кристина, – пролепетала она, – ведь тебе всего четырнадцать…
– Ну и что? Моя мама в этом возрасте тоже жила самостоятельно.
– Кстати, об этом, – ухватился я, – а ты-то здесь на что живёшь?
Моя племянница состроила самую невинную мину.
– О, это не проблема, у бабушки хорошая пенсия. Если при покупках обращать внимание на цену и кое-что делать своими руками, то на двоих вполне хватает.
Она демонстративно откусила особенно горелый край печенья.
– Но ведь бабушке выплачивают пенсию не напрямую?
– С тех пор как я договорилась с социальной службой, уже напрямую.
Я хотел что-то возразить, но Биргитта прикрыла ладонью мою руку и вставила:
– Я думаю, не стоит беспокоиться. Эти заботы ничто по сравнению с теми, что у нас были.
Кристина наморщила лоб.
– Какие ещё заботы? – Она откинулась на спинку стула и недоверчиво оглядела нас. – Что это вообще за история с вами, и почему вы вдвоём?
Биргитта рядом со мной с шумом вдохнула, и я ответил:
– Это я расскажу тебе в другой раз. А сейчас я хотел бы знать, как ты представляешь себе своё дальнейшее образование.
Ага, поймал. Она надула щёки, подвинула свою чашку слева направо и пробубнила:
– Ну, говоря по правде, многие прекрасно обходятся и без него…
– Прекрасно ли? – усмехнулся я. – Если ничему не учиться, ничего не добьёшься в жизни. И эти слова, – добавил я, как только Кристина собралась возразить, – сказала мне твоя мать, когда ей было столько лет, сколько тебе сейчас. Итак, никаких отговорок. Если ты хочешь остаться здесь, будешь ходить здесь в школу.
Биргитте удалось по телефону организовать на завтрашний учебный день замену для себя, и мы смогли, терпя двусмысленные взгляды моей племянницы, остаться там на ночь, чтобы на следующий день обойти все необходимые инстанции.
Заведующая службой социальной помощи, простая женщина с узелком волос на затылке и с фигурой борца, была в восторге от Кристины.
– Во-первых, – сказала она, – у нас хроническая нехватка персонала, и она для нас, как дар небес. А главное, такой удачный случай! Кристина всё мне рассказала, знаете? Иметь возможность благодаря хорошим отметкам перепрыгнуть целый класс и после этого принять решение посвятить этот лишний выигранный год уходу за больной, престарелой бабушкой – я бы на месте её классной руководительницы гордилась ею, это я должна сказать вам прямо.
Я смог на это лишь растерянно кивнуть. Талант изобретать отговорки, просто вытряхивая их из рукава, видимо, коренится в генах и передаётся по наследству.
Биргитта тем временем переговорила с директором ближайшей гимназии. Она объясняла мне детали, но я из них понял, честно говоря, только то, что они, в конце концов, сообща нашли какой-то путь сквозь лабиринт предписаний, чтобы Кристина смогла без лишней волокиты перевестись в эту школу.
– Естественно, её отец должен дать официальное согласие на это, – заключила она.
– Даст, это я гарантирую, – ответил я. Кристина приняла эти новости с самообладанием и пообещала постараться, а бабушка тем временем опять пыталась выяснить у неё, кто я такой.
На обратном пути нам пришлось заправляться. У кассы магазинчика при бензоколонке мой взгляд упал на заголовки газет, и я не поверил своим глазам: «Скандал вокруг „Рютлифарм“» и «Нелегальные медицинские опыты на сиротах».
– Вторая колонка! – С трудом дошёл до моего сознания нетерпеливый голос. – С вас 307 крон.
– И ещё вот это, – пробормотал я, прихватив «Dagbladet».
– Тогда 319.
Самое главное я прочитал, ещё идя к своей машине, остальное на ближайшей парковочной площадке. Полиция, которая арестовала Димитрия и конфисковала его компьютеры, основательно просмотрела не только жёсткие диски, но и все бумаги, в том числе распечатку секретного файла Хунгербюля. Они перепроверили некоторые данные и обнаружили несколько подозрительных моментов, достаточных для возбуждения уголовного дела. Ещё во время вручения Нобелевских премий, когда ни о чём не подозревающий директор местного отделения Рето Хунгербюль сидел себе в Концертном зале Стокгольма, толпы полицейских уже шныряли по всем направлениям. Были обысканы местное отделение «Рютлифарм», квартира Хунгербюля, стокгольмские лаборатории и, разумеется, детский дом Кроксберга. Директор которого, как было напечатано в газете, полностью во всём сознался и подвёл Хунгербюля и некоторых его сотрудников под тяжкие обвинения. Головная организация концерна заявила, что ничего не знала о планах Хунгербюля, и выразила полное согласие сотрудничать с органами, чтобы рассеять любые сомнения в этом.
Сам Хунгербюль – взятый между тем под стражу на время следствия – молчал в ответ на все предъявленные обвинения. Единственное высказывание, которое репортёру удалось из него вытянуть, гласило: «Всё это лишь заговор против меня. Всё лишь навет, в нём нет ни слова правды».
Биргитта засмеялась, прочитав это.
– Ну не странно ли? Кругом одни заговоры.
– Кругом, – кивнул я и повернул ключ зажигания. – Сущее бедствие.
В эту же пятницу после обеда я повидался с Леной. Я пришёл около трёх часов по адресу, который она написала на пакете, нашёл там звонок с фамилией Новицких, но никто мне не открыл. Я вспомнил, что мне говорила её бывшая подруга: Лена до четырёх часов, как правило, гуляет со своим сыном. Неужто и в такой день, как сегодня? Было холодно и ветрено, шёл снег, и опять уже стемнело. Я нерешительно потоптался у подъезда, потом решил, что нет смысла ждать, и ушёл.
Я увидел её, свернув за ближайший угол. Игра случая. Она шла от автобусной остановки, толкая перед собой сидячую коляску, а её сын, вместо того чтобы сидеть в этой коляске, вдохновенно растаптывал одну за другой кучки снежной слякоти. Она смотрела на него с улыбкой и светилась от счастья.
