– Но это мог быть и Азиз! – С плохо скрытым ехидством Крис поглядел на меня: смотрелся я, наверное, не очень.
– Да, – согласился я, – но слишком много совпадений… Да и возле котельной, у Башни… Ты пристрелил командира, сделав вид, что случайно: ты опасался за жизнь Ирины…
– А кто же выходил за дверь тогда, на заводе? – Крис приподнял левую бровь.
– Скорее всего, Лайла, – прошипел я сквозь зубы. – Она ведь на тебя работала, не так ли? Она вынесла ваше спецоборудование и спрятала в гараже, так как догадывалась, что после убийства будет обыск…
– Ну что ж, неплохо для новичка! Но дело в том, Странный, – как ни в чем не бывало продолжал Паттерсон, – что, кроме чувства самоудовлетворения, тебе все это ничего не даст.
Он криво ухмыльнулся и, сняв очки, аккуратно положил их на стол. Было впечатление, что все вокруг окаменели.
– Руки уберите! – властно приказал он охране, и те молча повиновались. – Видишь этих пташек? – спросил он насмешливо. – Я сейчас спокойно уйду, а они превратят эту долину в пылающий котел – у них такой приказ в случае моего провала. Знаешь, что подвешено на «Гепардах», под их крыльями? Ракеты «воздух – земля» с обогащенным ураном. В принципе, – он бросил оценивающий взгляд на темную полосу состава, – тут и четырех ракет хватит, чтобы сделать здесь отличную глазированную чашу радиусом в три километра, а у них этих ракет шестнадцать! Что скажешь?
Я уловил краем глаза широко открытые испуганные глаза Ирины.
Воздух над нами загудел, зарычал, и звено «Гепардов» прошло в бреющем полете над ярдангами, обдав всех сидящих волной горячего воздуха и оглушив ревом турбин. Были видны промелькнувшие мелкие детали нижней части их фюзеляжа, а под крыльями я заметил упомянутые Крисом ракеты. Я подождал, когда звук хоть немного смолкнет, – отчасти даже не из-за сиплого грохота, а оттого что опасался трещины на своем черепе, если начну говорить, – словно стальным раскаленным обручем сдавила боль мою голову…
– Поздравляю вас, господин Паттерсон, – выдавил я из себя, – вас и ваших пташек, потому что только в нашем телешоу вы можете получить роскошные призы от наших спонсоров! Может, хотите передать что-нибудь родственникам и коллегам на Землю? Вы в эфире, пожалуйста!..
Его глаза, казавшиеся без очков такими маленькими и прищуренными, на мгновение раскрылись.
– Странный, это очередная твоя неумная шутка, так ведь? – спросил он слегка раздраженно.
– Ну почему же, милый мой Ангел, посланец богов! – Я почти простонал, а звук реактивных двигателей начал вновь нарастать – «Гепарды» пошли на второй заход к долине. – Дело в том, – кряхтя от боли, продолжил я, – что все мы сейчас являемся участниками гладиаторского шоу, которым раньше заведовал ныне покойный Жирный Тэдди. Планетарный передатчик поезда транслирует все наши слова и действия прямиком на станцию «Марс Экспресс», а оттуда на подпольные телеканалы Земли. Каково это, Крис, чувствовать себя телезвездой? Расскажи о планах «Пантеона» на будущее, нашим телезрителям любопытно узнать…
– Ах ты сволочь! – Лицо Криса исказила гримаса гнева и отвращения. – Решил заделаться журналистом???
Голос его почти сорвался на визг, который был заглушен гулом звена истребителей, вновь пронесшихся над нашими головами, оглушая и сотрясая все сущее.
Сперва Крис пошарил глазами вокруг, словно пытаясь разглядеть невидимых телезрителей, потом оскалил рот, растянув губы в гримасе, и коснулся большим пальцем какого-то зуба.
– Гость вызывает Азраила[40], Гость вызывает Азраила, – проговорил он каким-то утробным низким голосом. – Станция ведет передачу на Землю, передайте Базе – станцию атаковать!
– Крис, не городи ерунды, – сказал я слабым голосом, чувствуя, что боль перестала расти в моей голове, – все, что ты сейчас сказал, – уже на станции известно, у них тоже есть оружие, и довольно мощное, – скажи, твое начальство одобрит небольшую космическую войнушку на орбите Марса, которую и с Земли-то можно засечь будет? Это уже настоящий блокбастер получается! Кстати, а предусматривает ли приказ полное уничтожение всех свидетелей? Включая тебя?
Крис смачно выругался и привстал над столом, опершись о него руками, и тоже замер. Ангел задумался.
Я почти не мог шевелиться, только голова кое-как вертелась, пока мышцы шеи в какой-то момент не начинали деревенеть. Казалось, что застыло вокруг все: и стальная кишка поезда, и люди, стоящие с лопатами, задрав головы к небу, и все сидящие за столом. К музею древних камней добавился музей восковых фигур. Словно нас сфотографировали, и мы сами и превратились в обыкновенный JPG[41], скопище точек пурпурного, зеленого и голубого, неодушевленный жидкокристаллический узор с тихим музыкальным сопровождением… Где-то был слышен низкий густой гул. То ли шум среди нарисованных холмов, то ли это жужжали, словно пришпиленные к нарисованному небу, мухи, которые сперва казались грозными суборбитальными истребителями… У фермера в руке тлела непогашенная самокрутка, Хмурый стискивал лоб ладонями, а Ирина смотрела на меня… И как в случае с Дарби, это оцепенение в какой-то момент становилось приятным и успокоительным – даже боль стала уходить. Возникало такое чувство, что мы тут сидим уже много тысячелетий, помним, как возникали и осыпались эти каменистые наносы пород, помним, как пошел тут первый поезд, пущенный колонистами, и будем мы тут сидеть вечно, потому что это хорошо, и это правильно, мы занимаем наше место во Вселенной, и так ЕСТЬ и БУДЕТ! Безумное чаепитие, смерть в Венеции…
Вдруг плоское изображение прорвалось чуть правее центра: Крис позволил себе пошевелиться и повернуть голову в мою сторону – не знаю почему, но к горлу вдруг подкатил страх… маленькие черненькие коготки дикого животного ужаса… Словно все в одночасье встало с ног на голову, и тебе нет больше места здесь… Главное – не циклиться, не фиксировать свое внимание на глубине этой бездны ужаса, иначе скатишься туда и не сможешь вернуться… Все в порядке… Я мысленно собирал вокруг своей головы прозрачный мерцающий капюшон, который медленно надевал на шею и плечи, готовясь прикрыть им лицо…
Крис повернулся ко мне: в его чертах не осталось и следа от прежнего глуповатого и надменного сынка миллионера – лицо его было жестким и властным, поперек губ на щеках пролегли напряженные складки, а глаза слегка фосфоресцировали малиновым сиянием. Он опять ухмыльнулся, и ухмылка его была ужасной, зловещей, довольной, словно перед обедом каннибала. Он начал вытягивать губы, вслед за которыми стала ползти его кожа и деформироваться голова, превращаясь в некое подобие лошадиной.
– Хорошо, я выступлю… – сказал человек с лошадиной головой гулким голосом, от которого задрожала вся картинка, – раз ты так этого хочешь, Охотник Странный… Но учти, что я скажу все… Все! – Это слово многократно повторилось эхом в ушах и зазвенело, как гонг судебного заседания… – Как говорится, вскроем карты, джентльмены! – плямкали лошадиные губы, поросшие толстой редкой щетиной на пористой коже. – Ты ведь знаешь уже, Странный, про свою любимую женщину? Что она и является этим нашим горе-Посейдоном? Она, со своим Кожевниковым, самая обыкновенная заговорщица… А потом, я думаю, что ты получал мое сообщение, касающееся Алимы? Он-то ведь тоже не тот, за кого себя выдает. Правда, Азиз? Скажи нам?..
