Софья Марковна улыбалась и почти каждый день норовила нас покормить, отказаться удавалось далеко не всегда. Учеников у нее заметно прибавилось, рояль не умолкал, что нам почему-то совсем не мешало, даже наоборот. Илюша был за нас рад.
Такого беззаботно-счастливого времени в моей жизни не было больше никогда.
Дома я бывал нечасто, с мамой мы в основном перезванивались, да и то не каждый день, — она оказалась удивительно понимающей, моя мама. Свою несостоявшуюся невесту с того самого дня я не видел ни разу — у нее начались вступительные экзамены и, по маминым словам, дома она почти не появлялась. Я о ней не особо-то и вспоминал, лишь изредка на самых задворках сознания мелькали ее виноградный запах и ищущие губы. Честно говоря, я был уверен, что институт ей не светит и совсем скоро она исчезнет из Москвы и из моей жизни. Оказалось, я ошибался.
Не успел я поздороваться и спросить, как дела, мама сказала:
— Сынок, а Лена-то, представляешь, поступила, и как раз на актерское отделение. Я думала, у нее это несерьезно, провалится, конкурс ведь сумасшедший, а она молодец, справилась. На днях ее родители должны прилететь, я бы хотела, чтобы ты тоже пришел, все-таки родственники. Приходи, Адамчик, ладно? У нас с тобой родных много ли?
…За окнами исходил прохладой вечер. Мы уже довольно долго сидели за столом, выпито было изрядно, Ленка смотрела на меня не отрываясь. Ночевать я остался дома.
Она пришла, как только все уснули, почти сразу. Взяла за руку и увела к себе, то есть ко мне в комнату. А на прощанье, еще не отлепившись от меня, прошептала:
— Теперь все изменится, все будет по-другому. Я поняла, надо выбирать таких, как ты. Даже если таких, как ты, больше нет.
Через полгода, в самый разгар зимы, мы с Полинькой поженились. Шел тихий снег, и я боготворил ее всем сердцем.
В положенный срок у нас родилась Сонечка. Мы назвали ее так в память Софьи Марковны, не проснувшейся всего через неделю после нашей свадьбы. На их с Илюшей могиле два имени, четыре даты и надпись: «Всегда и навсегда».
Через год после Сонечки родился Илюша.
Мама так до конца и не приняла мой выбор, но внуки и время примирили ее и с Полинькой тоже. Ей уже очень много лет, но она все помнит и может весь день сидеть у окна, глядя на облетающие листья.
По субботам мы собираемся за большим круглым столом — на цимес. Полинька делает его изумительно: и вкус, и цвет, и запах. Нашим внукам он все еще нравится, хотя и время, и они — все уже другое. Зато Сонечка в этот день по-прежнему играет нам Шопена — да-да, на том самом рояле. Мы счастливы и, может быть, сами не понимаем насколько.
Наверное, так оно и должно быть, ведь на то оно и счастье, что понять его невозможно. Не успеешь задуматься, а оно раз — и улетело, хотя бы вместе с парой чужих ботинок в прихожей. Тем не менее я уже давно не задаюсь вопросом, как так получилось, что моя Полинька с ее жаждой, ненасытностью и стремлением к бесконечности оставалась мне не только верной женой, но и просто верной.
Не знаю. Возможно, дело в том, что я все еще не перестал удивляться ей — до сих пор. Или в том, что так и не смог составить полный список всех ее точек джи — задача эта оказалась для меня непосильной, и я вовсе не стыжусь в этом признаться. Сама Полинька однажды сказала об этом гораздо короче и точнее: «Логос нашел свое лоно». Вот и все. Она же у меня филолог.
— Как? Неужели это все? — спросите вы. — Но позвольте, а в чем же цимес? В чем подвох? Ведь не бывает, чтобы счастье — и без подвоха. Или бывает?
Так и быть, пожалуй, добавлю еще кое-что, но потом не жалуйтесь — сами просили.
Что касается других женщин, мужчины предпочитают не болтать на эту тему, и я не исключение. Да и о чем может идти речь, если есть не просто любимая, а единственно любимая женщина, в точности как у меня Полинька.
Тем не менее про Лену я все-таки расскажу. Она в самом деле оказалась необычайно талантлива: признание, награды — все это у нее было. Мужья тоже. Мы встречались лишь изредка, по-другому просто не могло быть. Она умерла прямо на сцене, и на памятнике высечена одна-единственная фраза: «Таких, как ты, больше нет». Только мы с ней знаем, что она означает на самом деле.
Но… Что бы там ни было, я никогда не возвращался к Полиньке, потому что никогда от нее не уходил. Я вылюбливаю ее без конца, ведь любовь — не что иное, как семечко, из которого вырастает душа, а она (как же хочется в это верить) бессмертна. И значит, не может быть никакого «до донышка»: бесконечность не стремится к смерти, а так и остается бесконечностью, и это, поверьте мне, прекрасно…
Попробуйте цимес — поймете.
