точно прошла через это.
Если бы я несла ее насилие, я могла бы сделать больше, чем просто желать смерти каждой душе, занимающей это место. Если бы я носила в себе ее жестокость, я могла бы не только смотреть на священника с ненавистью, о которой я и не подозревала, но и желать, чтобы у меня была сила привести его к смерти одной лишь силой своей мысли.
И я делаю это.
Я смотрю в лицо человеку, позволяющему положить конец моей жизни, хотя мое сердце продолжает биться. Я обвиняю и осуждаю его, не заботясь о том, достаточно ли моего взгляда, чтобы хотя бы смутить его. Я хочу видеть, как его кровь капает на пол, потому что мне кажется справедливым, что раз уж меня разыгрывают, то и его существование должно быть таким же.
— Я желаю тебе смерти, — произношу я вслух, обращаясь к священнику, и когда его голова взрывается, окрашивая мое лицо густыми каплями раскаленной крови, я не жалею об этом, хотя и уверена, что следующей будет моя.
ГЛАВА 67
ВИТТОРИО КАТАНЕО
Звон в ушах — не более чем плод моего воображения, в отличие от гнетущей силы, тянущей меня внутрь церкви, расположенной в Чикаго, в Соединенных Штатах Америки. Выяснив, где спрятался Коппелине, найти остальную информацию не составило труда.
Аукцион.
Ублюдку хватило смелости организовать торги, здесь и лично, за наследницу своего бизнеса, пытаясь использовать лучший ресурс для моего уничтожения. Организовать эту операцию было нелегко, она стоила мне услуг, которые нелегко будет вернуть, но ничто и никогда не стоило так дешево, как возвращение моей девочки.
Звук снайперских пуль, рассыпающихся по террасам соседних зданий и разбивающих окна церкви, учащает мое сердцебиение, и, получив сигнал к бою, я иду вперед.
В моих руках пулемет, и ими движет требовательная решимость, которая подпитывает каждый мой шаг с единственной целью — стереть с лица земли каждого сукиного сына, который имел наглость положить глаз на мою малышку.
Я расстреливаю деревянные двери и прохожу сквозь то, что от них осталось. Осколки прилипают к моей одежде, а хаос, царящий в церкви, звучит как музыка для моих ушей. Крики, выстрелы и плач.
Я упиваюсь ими, наступая и стреляя, расчищая себе путь к светящемуся пятну под столом у алтаря, направляя свой взгляд, как маяк.
И правда, я нашел бы ее, даже если бы ослеп.
Мои люди разошлись по залам, защищая мой тыл, сея хаос и разрушения, окрашивая стены нечестивой церкви кровью тех, кто когда-то поклонялся ей.
Они ломают двери, переворачивают скамьи, выкапывают крыс и истребляют их. Охранники Коппелине уничтожены снайперами, и единственное сопротивление, которое осталось, это оружие самообороны гостей, которое не сравнится с нашим тяжелым вооружением.
Мои ноги скользят по скользкой крови, стекающей на пол. С каждой массой плоти и костей, через которую с близкого расстояния проходят мои пули, мой костюм становится все более влажным, горячим и липким.
Каждый мой выстрел снимает напряжение с казавшегося бесконечным счета, давящего на грудь. Я нашел ее, наконец-то нашел. Выстрел, вдох, проверка. Выстрел, вдох, проверка. Я делаю это снова и снова, пока между мной и Габриэллой не остается ни единой души. Спрятавшись под столом, она сидит спиной к двери, обняв колени, и не видит ничего, что происходит.
Я оборачиваюсь, наблюдая за уже контролируемой ситуацией вокруг. Согласно моему приказу, здесь стоит только один человек, который не принадлежит мне: Массимо Коппелине.
Стоя на коленях в крови какого-то трупа, мужчина смотрит на меня с обещанием в глазах, которое ему больше никогда не представится шанс сдержать. Я улыбаюсь ему не полуулыбкой, не маленькой улыбкой, а широкой, во все зубы улыбкой, маниакальность которой можно было бы сравнить с улыбкой Тициано.
Затем, взмахнув рукой, я приказываю им убрать его с дороги. Сейчас у меня есть кое-что гораздо более важное.
ГЛАВА 68
ГАБРИЭЛЛА МАТОС
Я плотно прижимаю руки к ушам, и серьги в них пронзают мою кожу. Боли, впрочем, никакой, она лишь повторяет удары моего собственного сердца, гулко бьющегося в ушах.
Пот капает на мою кожу, и кружева прилипают к ней. Неприятные ощущения помогают мне убедиться, что я все еще жива, несмотря на ад, в который превратилось это место. Мне не следовало улыбаться, когда выстрелы стали попадать в каждого из мужчин, охраняющих двери и окна, но я улыбалась. Не потому, что думаю, что у меня есть хоть какой-то шанс выбраться отсюда живой, спрятаться под первый попавшийся стол было просто инстинктивным рефлексом, а не стремлением к самосохранению. Что заставило меня улыбнуться, когда начали взрываться головы не только священника, так это чувство оправданности. И если это означает, что в загробной жизни я попаду в тот же ад, что и эти люди, что ж, я действительно думаю, что попаду туда рано.
— Малышка!
Я схожу с ума. Я слышу голоса, много голосов.
Теперь я слышу голос Витторио в своем воображении.
Я зажмуриваю глаза, изо всех сил надеясь, что одна из пуль попадет мне в грудь, и только когда это желание проходит через меня, я понимаю, что какофония звуков вокруг меня закончилась.
— Малышка! — Зов властным эхом разносится над тишиной, и я плачу, не в силах вынести того, что голос Витторио — единственный звук вокруг меня. Я плачу от тоски, от муки, от всего, но главным образом от того, что его здесь нет. — Посмотри на меня, дорогая моя. — На этот раз тон гораздо больше похож на приказ, который я привыкла слышать из уст моего Дона. Руки опускаются — это последнее движение моего тела, прежде чем оно застывает.
Тишина.
Ничего, кроме моего затрудненного дыхания, даже жужжания мухи или падения капли на пол. Мои веки уже готовы сомкнуться от разочарования, когда я слышу в третий раз.
— Ну же, девочка, повернись ко мне. — Не мысли заставляют мои конечности двигаться.
Только абсолютная потребность в том, чтобы это было правдой, чтобы голос, который я слышу, принадлежал человеку, которого я ждала все эти дни…вот что движет моим телом.
Я выползаю из своего укрытия.
Преувеличенное количество ткани вокруг меня раздражает, и один из рукавов платья зацепляется за сломанную часть алтаря, разрывая ее. Ноги наконец распрямляются, поднимая меня на ноги, и я сразу же разворачиваюсь, не давая себе шанса подготовиться к тому, что могу ничего не найти.
Но в пустой и безмолвной церкви я нахожу все.
Я нахожу своего Дона.
