«Как же я хочу тоже отрезать ей что-нибудь…»
Однако он покачал головой и сощурился, что-то говоря сам себе.
«Но слишком хорошо знаю её… эмоциональная, глупая без меры — и в то же время верная слуга того, кого любит. Верная и опасная. Я вряд ли стану ей вторым Мораем, но всё же я могу найти способ взять её на крючок. Она мне ещё пригодится…»
И сколько бы ни рвалось наружу воспоминаний о том, как они ютились в промозглом замке-Покое, прижимаясь друг к другу; сколько бы ни звучало аккордов нежности к младшей сестре, которая всегда была так наивна, но так преданна; теперь Вранг не поддавался этим чувствам. Он видел в этих воспоминаниях лишь удобный инструмент будущих давлений.
Которые будут.
А если не сработают — он отпустит поводья, даст волю своей ненависти.
«Никто из тех, кто измучил меня, унизил и навредил мне — никто не выйдет победителем из схватки со мной, Седым Змеем Альтары».
Громкий шорох разогнал его думы. Вранг вздрогнул и выпрямился.
— Папенька? — прозвучал неуверенный голос от лестницы. Вранальг показался в блеклом свете из коридора. Мальчик девяти лет, бледный и седой, с голубым бликом на волосах и огромным родимым пятном на половину лица. Его светлые глаза смотрели настороженно, но повинно — будто он пришёл сдаваться.
Вранг вздохнул и спросил сухо:
— Чего тебе?
«Надеюсь, сопляк не слушал моё бормотание. Обычно я не позволял себе говорить сам с собой, но нынче я слишком свободно себя чувствую, чтобы запрещать себе такие малости. И всё же этот чёртов особняк плохо хранит тайны».
Вранальг поджал губы, поправил ворот своего кафтана и аккуратно спустился. Он поклонился перед отцом и, не поднимая головы, молвил:
— Я хотел извиниться за сказанное. Клянусь, я ничуть не восхищался Мором и никогда не буду. Я о драконах речь вёл и о союзах с ними…
— Брось уже это, — отмахнулся Вранг и отвернулся к гробу.
— Я не буду больше поминать Скару.
— Вообще брось, Вранальг. Последний доа — это старик на троне. Помрёт он — и разразится война меж Гангрией и Рэйкой, где драконы, никем не управляемые, передерутся и переубивают друг друга. А выжившие — улетят. Не будет их больше, драконов, не будет!
Он хотел этого прежде всего для себя.
Он хотел, чтобы миром правили ум и дальновидность, а не эфемерные связи с хищниками и сумасбродство подобных Мораю. И он был не один такой.
Вранальг понурился. А Вранг заявил ему:
— Если думаешь, что ты когда-нибудь сядешь на дракона, то напрасно. Хотя, теоретически, если у тебя получится подойти к диатрийской стае и не положить голову на плаху — это будет неплохо, — Вранг пожал плечом и поморщился от боли, что стрельнула в отрубленную руку. — И всё же — не сильно на это рассчитывай.
— Понимаю, папенька. Диатры хорошо стерегут своих драконов, чтобы никто не завладел ими. Но неужели доа и впрямь переведутся в природе? — спросил мальчик печально.
— Хорошо бы, — покривился Вранг. — Хорошо бы, потому что власть должна принадлежать не сильным, а мудрым.
— Но разве драконы не мудры?
— А те, кто сидят на них?
— Однако Скара…
Вранг не выдержал и резко поднялся на ноги. Вранальг испуганно попятился, а маргот склонился к нему, оскалившись, и прошипел:
— Слушай, дружок. Слушай молча. Слушай, как слушал я всю жизнь. Пока не добьёшься своего права хоть о чём-то говорить и рассуждать. Молчи и впитывай, внимай и обдумывай. И не смей подходить ко мне со своими глупостями. Чтобы говорить со мною о правлении, проживи с моё. Проживи как я, — рычал он, сам не замечая, какой ненавистью искажено его лицо. — Побудь грязью, побудь ничтожеством, побудь ошибкой и наказанием. Право говорить ещё надо заслужить. А до тех пор — молчи. Молчи. И ещё раз молчи.
«Иначе я решу, что и ты мне мешаешь».
Вранальг испугался и поклонился низко-низко, давая отцу долгожданное чувство власти и безнаказанности.
Которому суждено было только расти и расти.
***
Холодный ветер кусал лицо сэра Миссара. Верхом на верном гнедом мерине рыцарь преодолел Брезу и Брит, выехал за пределы Долины Смерти через множественные заставы и отправился по границе Маята в черноту еловых лесов. При нём был внушительный запас пропитания, драконья флейта, огромный короб спичек и фляга с серебряным нутром. С таким набором он мог ехать хоть в ржавые горы.
Он не хотел этого. Но туда, судя по всему, и направлялся Мвенай. Шипастый красно-зелёный дракон реял над лесами, нарочно не торопясь прощаться с родными краями. И потому Миссару удавалось поспевать за ним.
Но если дракон принял решение отправиться туда, где не было жизни — в земли ржавой воды, которую не пересёк ни один даже самый подготовленный путник — это было большим, нежели миграция. Это было возвращение на вотчину предков.
По легенде, первых драконов породила Великая Мать в помощь Богу-Человеку в борьбе со тьмой, что населяла мир. Саваймы, духи, дикие звери точили тогда ещё слабых, неумелых людей. Природа была едина с демонами, природа была жестока и не оставляла шанса. Драконы озарили её своим огнём.
Словно высшая воля послала их на помощь; на помощь именно людям. Ведь при всём своём могуществе они почему-то снижались с небес, чтобы нет-нет да и принять лётный брак со стороны избранного ими человека. И было в этой связи нечто потустороннее. Человек заключал с ними союз, подобно контракту с демоном. Он больше не смел никогда обратиться к другому дракону; и дракон мог сменить множество всадников, но человек был, как жена, верен лишь одному до самой своей смерти. И он платил высокую цену, ведь дракон отрешал его от людей; не всякий легко переносил то, что огненные хищники сжигают их подданных и наводят свои порядки.
Но всё же они не были животными. Мистический узор судьбы сплетал их с людьми, пускай люди были перед ними ничтожны; однако непостижимый драконий разум находил в мелких двуногих нечто, что было ему потребно.
Что-то, что тянулось из глубины времён, когда молоды были даже боги.
На своём одиноком пути Миссар беспрестанно думал и об этом, и о многом другом.
Ланита и Вранальг остались в руках ожесточавшегося маргота, и он должен был исполнить выданное ему поручение как можно быстрее, чтобы вновь оказаться рядом со своей семьёй.
Но его точило смутное сомнение.
«Не должен ли я был просто забрать её и Вранальга и бежать? Не оставил ли я их на расправу?» — терзался он. — «Нет,
