мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить…Коренной интерес пролетарской солидарности, а следовательно и пролетарской классовой борьбы, требует, чтобы мы никогда не относились формально к национальному вопросу…». Он считал, что «дьявольски важно… доказать, что мы не империалисты». И подчёркивал: «Это мировой вопрос… Тут надо быть архистрогим. Это скажется на Индии, на Востоке, тут шутить нельзя…».
Что касается Сталина, то в первом советском правительстве ему не зря был доверен пост народного комиссара по делам национальностей. Ибо задолго до революции Сталин набрался не только колоссального практического опыта работы с людьми разных национальностей и конфессий, но и написал крупные теоретические работы. (Его научное определение нации до сих пор является классическим, непревзойдённым по точности.) Поэтому лучше всего вектор политики компартии и Советов на том переломном рубеже характеризует следующий пространный тезис Сталина:
«В момент подымающегося революционного движения в Европе, когда старые троны и короны разваливаются… взоры всех, естественно, обращаются на Запад. Там, на Западе, должны, прежде всего, разбиться цепи империализма, выкованные в Европе и душащие весь мир. Там, на Западе, прежде всего, должна забить ключом новая, социалистическая жизнь. В такой момент как-то «само собой» исчезает из поля зрения, забывается далёкий Восток с его сотнями миллионов порабощённого империализмом населения… Задача коммунизма – разбить вековую спячку угнетённых народов Востока, заразить рабочих и крестьян этих стран освобождающим духом революции, поднять их на борьбу с империализмом… Без этого нечего и думать об окончательном торжестве социализма, о полной победе над империализмом…Нужно раз и навсегда усвоить ту истину, что, кто хочет торжества социализма, тот не может забыть о Востоке».
И ещё: «Запад с его империалистическими людоедами превратился в очаг тьмы и рабства». Это – фраза из его статьи в 1918 году под многозначительным названием «С Востока свет!».
Сказано яснее ясного.
Старой же точки зрения среди левых сил в 1917 году и позже придерживались только меньшевики и троцкисты. Как мы знаем, партия и народ пошли не за ними, а за большевиками.
Не столь активно поначалу, но в общий строй влились и мусульманские массы. Что же касается гражданской войны, то она, благодаря участию на стороне красных многочисленных выходцев из десятков народов Азии, с наибольшей достоверностью продемонстрировала восточноориентированную сущность Великого Октября. Даже гипотетическая мировая революция мыслилась в то время в образе похода, как на Запад, так и на Восток. Причём, рядовые члены большевистской партии, пусть не научно, а чисто стихийно, отдавали предпочтение именно восточному направлению в наступлении на мировой капитал.
Если российские буржуазные и либеральные деятели, а также меньшевики и эсеры (чаще неявно, но всегда неизменно) считали мусульман примитивными, фанатиками, полуварварами, то коммунисты до такого никогда не опускались. Даже к самым действительно отсталым слоям мусульманского населения их подход был главным образом классовым. Можно сколько угодно спорить о верности его, но отсутствие в таком подходе великодержавного расизма и шовинизма, политической спеси и религиозной нетерпимости – налицо. Остаётся один вид дискриминации, которую он допускал – социальный. Но такая дискриминация была обращена лишь против эксплуататоров, т. е. против незначительного меньшинства в любом народе, и вытекала из открытых, гласных, честных основ нового строя.
Идеологи капитализма утверждают, что принцип классовости разобщает нацию. Да, но прежде, чем объединиться, надо размежеваться – эту философему пока никто не отменял, и оспаривать её могут лишь люди недалёкие.
Мусульманская общность незаурядна и единственна в своём роде. Её фундамент кроется в религии. Однако ислам неоднороден, внутри него хватает больших и малых ветвей. А моменты исторических катаклизмов, социальных невзгод сопровождаются не только клерикализацией сознания, распространением не только теократических идей, но и ослаблением и даже сломом религиозного жизнеустройства. Компаративный анализ даёт нам примеры роста религиозности в Великую Отечественную войну (роста, поддержанного, между прочим, советским правительством) и примеры упадка религиозности в период Первой мировой, революции и гражданской войны. Такова диалектика общественной жизни и особенности социальной психологии, которые требуют внимательного научного исследования.
А мы просто обратимся к малозначительному на первый взгляд, но очень интересному свидетельству. Его привёл Морган Ф. Прайс – британский политический деятель, неплохо изучивший Россию, очевидец описываемых событий, автор ряда исторических трудов. Осенью 1917 года он совершил поездку по Волге. На борту парохода солдат-татарин, наблюдая за намазом другого пассажира, тоже татарина, скептически заметил: «Кабы я знал, что молитва спасёт нас от голода этой зимой, я бы целый день простоял на коленях».
Разумеется, этим одним свидетельством не исчерпывается вся полнота сложных взаимоотношений внутри мусульманского вероисповедания. Однако, каким бы основоопределяющим ни был религиозный фактор мусульманского мира, абсолютизировать его всё же не стоит. «Холодные» и «горячие» войны между единоверцами, будь то мусульмане или христиане, не редкость в летописи планеты. Так же, как не были редкостью «красные» и «белые» мусульмане, появившиеся вскоре после большевистского переворота.
Одним словом, совершенно неверны утверждения некоторых современных отечественных исследователей, что в 1917-м возросла роль религии. Она, наоборот, упала. Разве что согласимся с тем, что наименьшее падение этой роли имело место в исламе.
Относительно же «преследования по религиозным мотивам», о чём так любят распространяться ангажированные историки, то вопреки их подтасовкам последняя русская революция никогда не осуществляла гонений на религию. Анархические выходки разношёрстной публики не в счёт, т. к. не имеют никакого отношения к советской власти. Революция публично и непредвзято наказывала конкретных священнослужителей за конкретные антисоветские действия, переходящие порой в самые настоящие злодеяния против народа. То, что русский мужик, сбросив оковы царизма, брался за анархический топор и первым делом шёл громить в деревне дома помещика и попа – за это винить надо не коммунистов, а многовековое помещичье-поповское паразитирование на трудовом народе.
Кстати, почему практически не было аналогичных эксцессов в отношении мулл? Не потому ли, что в исламе религиозная дисциплина подкреплялась гораздо большей близостью к народу служителей культа? Это – не их идеализация, это – особенность образа жизни в её широчайшей и цельной совокупности, которая в каноническом исламе не делится на светскую и религиозную.
Хотя многие исламоведы полагают, что коммунистические и коранические ценности имеют точки соприкосновения, что программа комдвижения формально созвучна эгалитарным и коллективистским представлениям мусульман, но для последних в России после 25 октября (7 ноября) 1917 года наступили сложные времена. Как оценивает это историография?
Одни историки ссылаются на чуть ли не мгновенный раскол российского мусульманства по отношению к захвату власти большевиками. Другие доказывают его нейтралитет. Нам представляется, что в равной степени правы и те, кто настаивает не неприятии революции мусульманами, и те, кто уверен в горячей поддержке революции со стороны мусульман, и
