Меня втащили в баркас и продолжали вытаскивать других. В этот самый неподходящий момент из меня начала выливаться набравшаяся внутрь морская вода, и я свесился головой и руками за борт баркаса.
И тут же из воды мои руки схватили те, кто искал какую-либо опору, и потащили меня вниз головой с баркаса… Анатолий Рывкин, который был рядом, успел схватить меня за ноги. Вот так и получилась трагичная, но комичная ситуация. Те, кто в воде, тащат за руки в воду, и голова моя окунается в воду… Анатолий на баркасе тянет за ноги вверх, но сил у него хватило только выдернуть голову из воды. Вот и тянули туда-сюда, — кто кого… Тут помогли матросы, которых уже было много на баркасе… Вместе с Рывкиным они окончательно вытащили меня и тех, кто держал меня за руки… Заполнив баркас поднятыми из воды людьми, Рывкин доставил нас на Госпитальную пристань.
Так закончилась моя боевая деятельность по борьбе за живучесть линкора, и я очутился в госпитале. Сотрясение головного мозга, ушиб грудной клетки, спина — сплошной синяк без кожи, кровохаркание, правая рука висела плетью — не действовала. Как потом выяснилось, был отрыв лопатки. Травматический пневмоторакс… Видимо, острые концы лопаточной кости продырявили слегка плевру и легкое. Отсюда и кровохарканье. Более двух лет диафрагма правого легкого была ограничена в подвижности, а несколько первых месяцев вообще не двигалась. Через две недели пребывания в госпитале я испытал все ‘‘прелести ” состояния, когда стало сказываться то, что в спешке не сделали противошоковый укол. От боли в голове я не находил себе места, кусал свои губы, руки, чтобы заглушить рвавшийся болевой крик.
И сейчас, когда я пишу эти строки, и в госпитале, когда меня попросили написать свой отчет для правительственной комиссии Малышева (его передали от меня через флагмеха дивизии крейсеров капитана 2-го ранга Бабенко), я не мог указать ни одной фамилии матросов и старшин, которые были со мной и делали все и даже больше, чем возможно в борьбе с поступавшей водой. Я никого из них не знал, так же как и не знал устройства этого корабля, расположения помещений, но отлично понимал, что если внутрь корпуса корабля проступает вода, выпучивает переборки, расходятся швы, то с этим незамедлительно надо бороться.
В госпитале меня навестил товарищ с крейсера — лейтенант Владимир Гарлаковский. От него я узнал, что среди подобранных погибших оказались и прибывшие со мной матросы аварийной команды крейсера — Лысенко Владимир и Петр Наумович Щепин. Их похоронили на кладбище “Коммунаров ”. Всего с крейсера “Молотов ” погибло, если память мне не изменяет, — пять человек.
Уже в госпитале я узнал из разговоров спасшихся матросов, что мой друг и товарищ, командир дивизиона живучести Юра Городецкий и врио командира БЧ-5 Матусевич Е.М. докладывали кому-то, что все возможности изменить обстановку на корабле исчерпаны, забортные кингстоны креповых отсеков уже в воздухе… Матросы говорили, что докладывали какому-то адмиралу. Кто это был, не знали… Да и откуда им было знать в лицо, кто там какой адмирал… Их на корабле было несколько…»
Невольно возникает ощущение, что последний абзац воспоминаний Говорова как-то неестественно и вымученно «пристроен» к основному информативному массиву… Нехарактерно для офицера-механика, привыкшего к жесткой конкретике, ссылаться на анонимные источники информации… Матросы БЧ-5 линкора могли не знать в лицо и не представлять свое командование выше командира корабля, но командир дивизиона на крейсере, входившем в состав эскадры, не мог не знать представителей командования эскадры и флота, находившихся в ту ночь на аварийном линкоре.
В последние 40 минут перед опрокидыванием началась буксировка кормовой части линкора в сторону Госпитальной стенки. Перед этим был отдан бридель, заведенный на кормовую бочку, возвращая подвижность кормовой части линкора. При том, что в носовые отсеки ежесекундно поступали десятки тонн воды, увеличивая дифферент на нос, корма резко подвсплыла, оголив винты и приподняв над водой забортные кингстоны кормовых креновых отсеков. В этой ситуации стало нереально использовать кормовые креновые цистерны для компенсации бортового крена… Вот только не могли об этом знать матросы линкора, находившиеся в госпитале… Скорее всего, информация такого рода могла появиться у Виталия Говорова после общения со Степаном Бабенко, находившимся в том же госпитале с сотрясением мозга и с сильнейшей простудой, но имевшим возможность передвижения и общения с другими моряками, находившимися в госпитальных палатах.
Главное уже в том, что, чудом оставшись в живых, Виталий Говоров посчитал возможным изложить события предельно правдиво, без всяких прикрас.
Я уверен в том, что не менее объективную информацию по организации и процессу борьбы за живучесть линкора могли бы дать офицеры электромеханической боевой части, находившиеся в ту трагическую ночь на корабле. Но, как известно, все они погибли. Ефим Матусевич и Юрий Городецкий, находясь в ПЭЖе, координировали действия аварийных партий и руководили действиями личного состава БЧ-5 по спрямлению корабля; Владимир Писарев и Радомир Мартынов до конца оставались со своими подчиненными в машинно-котельных отделениях, а Анатолий Михалюк со своими аварийщиками до последней минуты сдерживали напор воды…
Показания строевого помощника командира линкора Сербулова, данные им членам Правительственной комиссии, по своему определению остаются не воспоминаниями, а «показаниями», и рассчитывать на полнейшую объективность, знакомясь с ними, не приходится.
Из командиров аварийных партий, прибывших с других кораблей, и непосредственно принимавших участие в борьбе с водой, Виталий Николаевич Говоров был не единственный, кто оставил воспоминания.
Так, аварийную партию, направленную на «Новороссийск» с крейсера «Керчь», возглавлял лейтенант Саламатин, дававший показания членам Правительственной комиссии. Сохранилось письмо бывшего командира аварийной партии с крейсера «Фрунзе» Зиновия Крайтермана. Но дело в том, что в письме Крайтермана, посланном вдове Ефима Матусевича, речь шла прежде всего о последней встрече Крайтермана, прибывшего на линкор во главе своих аварийщиков, с Ефимом Михайловичем, возглавлявшем расчет ПЭЖа в процессе борьбы за живучесть корабля. И, как следствие, в письме Крайтермана, написанном на трех стандартных листках из почтового набора, содержалась информация исключительно личностного характера… Старший лейтенант Дмитриев, возглавлявший аварийную партию с крейсера «Кутузов», погиб вместе со своими аварийщиками, не успев отойти на баркасе от переворачивавшегося линкора. В баркас крейсера «Кутузов», находившийся у борта линкора, упала башня универсального калибра, не поставленная вовремя на стопора и вывалившаяся из гнезда при заваливании линкора на левый борт.
В этой связи следует признать, что основным источником информации, позволяющим объективно оценить процесс борьбы с водой, и в какой-то степени — проследить этапы борьбы за живучесть аварийного линкора, остается Виталий Говоров. Немалое значение имеет и то, что Говоров по своему опыту службы командиром трюмной группы и командиром дивизиона живучести крейсера был способен дать требуемую информацию на высоком профессиональном уровне.
