– Ты по ним тоже гуляла?
Я поморщилась: хвастать тут было особо нечем.
– Ну да, было дело. Гуляла несколько раз… Но только когда никто не видел.
– Боялась?
– Да вроде нет, не очень. Вот на других смотреть куда страшнее.
Лиза, поднявшись, приблизилась к арочному окну, выглянула наружу. А я и без того знала, что она там увидит, – купола далеких церквей, махины навороченных высоток, в том числе ту, с которой меня углядела Пигалица, а еще зеленое хвойно-лиственное море парка. Ну и само ЗБ можно было получше рассмотреть – левое крыло здания, кирпичным мысом выпирающее в парковое море, средний полуразрушенный корпус с черными глазницами окон, одноэтажные кирпичики морга и прачечной. Сейчас мы располагались на самом высоком, чердачном, уровне, и панорама отсюда открывалась впечатляющая.
Я тоже поднялась и подошла к Лизе. Все было именно так, как я себе и расписывала. Разве что с правой стороны, на уровне уличных фонарей парка, маячила корзинка с оранжевым человечком. Что-то там чинили – то ли провода, то ли лампы.
– Хочу попробовать. – Лиза неожиданно перекинула ногу через кирпичную кладку и ступила на карниз.
В пестром своем платьице, легонькая и беззащитная, она показалась мне мотыльком, присевшим на солнечный абажур. Я сразу представила, как идет она по бетонному карнизу – сперва до ближайшего арочного окна, потом до поворота, и вот там… Там воображение мое взбунтовалось, и внизу живота запульсировал пугающий холодок. Нет, я по-прежнему видела успокоительно-толстую плиту карниза, но вот черная стена снизу, а после оглушающая пропасть в шесть этажей – это в моем сознании никак не укладывалось. Я точно вспышку увидела – ту самую, о которой рассказывала Лиза. И рука моя сама собой стиснула кисть новенькой.
– Не надо!
Лиза чуть нахмурила брови:
– Почему? Ты сама говорила: подростки тут вовсю бегают.
Сердце мое скакнуло раз и другой. Я прямо печенкой чувствовала, что Лизе ходить туда нельзя, да только язык словно прирос к нёбу, – объяснить что-либо внятно я не могла. А вот пальцы мои знали, что делали, и еще крепче стиснули Лизину кисть.
– Ты чего?
Я с шумом выдохнула, резко качнула головой:
– Не знаю, но я тебя прошу: не надо…
В недрах здания что-то утробно просело, где-то тяжко рухнули несущие балки, градом посыпались камни и кирпичи. Ничего этого мы, понятно, не видели, зато рассмотрели, как часть карниза вблизи поворота, отзываясь на позвоночный хруст здания, с треском провисла. Горсть потревоженной пыли облачком слетела с наклонной плоскости, распахивающимся вширь парашютом поплыла к далекому асфальту.
Лицо Лизы побелело, мое же, наоборот, побагровело еще больше. Зато сердце стукнуло раз и два – все равно как часовой, четко приставляющий к ноге приклад винтовки, а после пошло биться в прежнем бесшумном ритме.
Мы поглядели с Лизой друг на друга, и губы мои разъехались в кривой и, должно быть, не самой красивой улыбке.
– Ты знала? – прошептала Лиза.
– Дело не во мне, – объяснила я. – Дело в тебе, подружка.
– Во мне?
– Ага. Похоже, нашему ЗБ ты понравилась. Вот оно и предупреждает.
– Кстати, оно или она? – Лиза спросила это все тем же шепотом. – Больница – это ведь женский род, значит, она.
– Может, и женский, только то, что здесь обитает, это уже совсем иное. Потому и ЗБ – это оно…
Я сама прислушалась к тому, что сказала, и подумала, что получилось глупо и неубедительно. Однако Лиза и не думала хмыкать. Доверчиво кивнула и ответно пожала мою руку.
Глава 5. Этот сладкий иномир
Помню, как нервировала меня фраза: «язык твой – враг твой». Это папа с мамой мне в разное время повторяли, да и сама я знала, что язычок мой способен на любые фокусы. Сначала трижды подумай, а потом промолчи. Это, кажется, еще французский поэт Анри Ренье изрек – и тоже ведь в точности про меня! Только беда всех истин, что не доходят они до иных умишек. Вот и я забывала подумать и промолчать. Никак у меня это простое правило не вытанцовывалось. С той же Вервитальевной, нашей классной, не так давно у нас вышла мощнейшая ссора. А всего-то и требовалось – пропустить слова учительницы мимо ушей. Она тогда по итогам годового диктанта разорялась – ну и сорвалась, понятно:
«Вас учат, учат, а вы! Да вы просто циничные, неблагодарные свиньи!..»
До этого класс пребывал в спокойствии, а тут все разом оживились, многие захихикали. Во всяком случае, на «свиней» просто нужно было реагировать, и я прямо с места ляпнула:
«А вот Чехов Антон Павлович однажды сказал такую удивительную фразу: „Умный любит учиться, а дурак – учить“».
Стоило видеть нашу классную в тот момент! Во всяком случае, такую гамму разнополярных эмоций я наблюдала впервые. От неожиданности она опешила, от ужаса онемела, от осознания сказанного пришла в бешенство. Соответственно, и лицо ее сперва побледнело, потом приняло зеленоватый оттенок, а после стало наливаться багровым заревом. Еще и глаза опасно вылезли из орбит. Короче, это было нечто! Разумеется, пошел ответный шквал – цунами и землетряс в одиннадцать баллов.
Но если уж говорить о Чехове, то его фразу прежде всего следовало отнести ко мне самой. Получается, что и я пыталась поучать Вервитальевну. А значит, мало чем отличалась ото всех тех поучителей, от которых ломило зубы и разыгрывалась мигрень. И если уж совсем честно, то в жизни своей я многих поучала. По глупости, понятно. За то, верно, и получила ответку. Лучших моих подружек судьба разбросала по свету, все прочие от меня разбежались, не выдержав нотаций и поучений. Короче, скользкая это вещь – чужие советы.
Однако сегодня мне самой хотелось слушать, впитывать и учиться. Потому что Лиза действительно оказалась уникумом. Что-то такое она знала – какой-то рецепт, помогающий контакту с заброшенной больницей. Я-то на контакт с ЗБ шла годами, да и сейчас была не уверена в нашей дружбе с этим загадочным строением. Лизе же все давалось с лёту. Ведь не меня – ее подхватило и перенесло незримым тоннелем в безопасное место. О ней побеспокоилось здание, заботливо предупредив про ненадежный карниз. Значит, было в ней что-то особенное – возможно, то самое, что привезла она с полыхающей огнем родины. Только вот вытягивать клещами такие тайны невозможно, да и вопросов правильных я не знала. Вместо этого я решила устроить ей маленькую экскурсию по самым интересным местам ЗБ.
С крыши мы перешли на дальний чердак и там, нырнув в узенькое оконце, спустились по качающейся лестнице на один пролет. Далее ступени заканчивались, и человек оказывался над темной пропастью. Понятно, что большинство любопытных здесь притормаживало, поворачивая назад. Но я-то знала, куда дальше двигаться. Рядом с лестницей провисал одинокий кабель, и с помощью него мы, точно альпинисты, спустились на лестничную площадку, заваленную обломками. Перебравшись через груду досок и обломанной штукатурки, мы наконец-то проникли в хирургическое отделение.
