Велярский накинулся на Стрепетова.
— Послушайте, голубчик. Так же нельзя! Нина Георгиевна рвет и мечет.
— Да уверяю вас, я ничего такого не сказал. Чего она рассердилась, не понимаю.
— Как не понимаете? Вы предлагаете ей дать Сандарову взятку натурой. Это же скандал.
— Ничего подобного. Дамские штучки. Просто-напросто попросил пойти со мной к Сандарову, потому что она ему нравится и он будет поэтому покладистей.
— Мне объяснять нечего. Я понимаю отлично. Но она-то это воспринимает иначе. Она — не мы с вами.
Стрепетов развел руками и отвернулся.
Велярский хлопнул его по плечу.
— Ну, не расстраивайтесь, Стрепетов. Все уладится. Просто вы неудачно подошли. Через некоторое время попробуйте еще раз.
Стрепетов дернул головой.
— Ладно. Сделаем. А не выйдет так — есть запасный путь.
— Через его секретаршу, тов. Бауэр. Коммунистка, но тем не менее женщина.
Велярский захохотал.
— С вами, Стрепетов, не пропадешь.
— Главное — сама подошла. Вы Стрепетов? Да. Ждете тов. Сандарова? Да. Я его секретарша. Очень приятно. То да се. Поговорили. Хочу свезти ее в театр.
Вышли на улицу. Стрепетова ждал извозчик.
— Вы домой? Я вас подвезу.
Извозчик тронулся.
— Коммуниста надо брать умеючи. На культуру. В этом, батенька, весь фокус.
И хлопнул Велярского по колену.
XIII
Тумин и Велярская ушли со второго действия.
— Может, я ничего не понимаю, но это невыносимо скучно.
— Вы грубый пролетарий.
— Должно быть.
Вышли на улицу.
— Пройдемтесь пешком. Хотите?
— С удовольствием.
Тумин взял Велярскую под руку. Медленно пошли по бульвару.
— Вы замужем?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Так, просто. Интересуюсь.
— А почему это вас интересует?
— Да меня многое интересует, что вас касается.
— Например?
— Например, как вы проводите день? Что вы целый день делаете?
— Ничего не делаю.
— Решительно ничего?
— То есть делаю: читаю, гуляю, хожу в гости, в театр, к портнихе, за покупками.
— А муж?
— А муж занят своими делами. Приходит домой поздно, усталый, ложится отдохнуть, потом опять уходит. Иногда уходим вместе.
— Так что вы как бы не замужем?
Велярская засмеялась.
— Это и называется быть замужем. А быть вместе целый день называется иначе.
— Как же?
— Ну, я думаю, вы не настолько грубый пролетарий, чтобы таких вещей не знать.
Тумин крепче прижал ее руку к своей.
— Вы ужасно милая женщина, Нина Георгиевна. Я понимаю Пономарева.
— Уже?…
Они засмеялись и пошли еще медленней.
— Странный вы человек! Вы спрашиваете, что я делаю. А что я могу делать? Трудиться?
— А почему бы нет?
— Как? В какой области?
— У меня, конечно, может быть один ответ: в коммунистической.
— Пожалуйста! С громадным наслаждением; если это будет забавно.
— Очень мило! Если это будет забавно!
— Конечно. Если не забавно, то зачем я стану тогда делать.
Тумин нахмурился.
— Вот, вот. Тут-то оно и начинается.
— Что начинается?
— Черта, через которую не перескочишь.
— Какая черта?
— Женская. Все женщины такие. И самые квалифицированные — особенно.
— Я не понимаю, про что вы говорите.
— Я говорю про то, что забавного в коммунизме ничего нет и что поэтому у коммунистов нет настоящих женщин, а есть такие, которые давно забыли, что они женщины. Поэтому коммунист бежит к буржуазным дамам, корчит перед ними галантного кавалера, старается спрятать свой коммунизм подальше, потому что он, видите ли, незабавный, и понемногу развращается.
Велярская засмеялась.
— Это относится как к членам партии, так и не членам, да?
— Вы хотите сказать, относится ли это ко мне? Да, относится.
Велярская заглянула ему в лицо.
— Вы как будто даже рассердились. Простите меня, если я в чем-нибудь виновата.
Тумин отвернулся.
— Вам смешно, а мне грустно. Женщина — ужасная вещь. Особенно для нас, коммунистов. Хуже всякой белогвардейщины.
Велярская отстранилась и высвободила руку.
— Ну, знаете! Если общество буржуазной дамы вам так вредно, то лично я могу вас от этой неприятности избавить. Я совершенно не заинтересована в вашем коммунистическом падении.
Они подошли к подъезду.
Тумин прижал ее ручку к губам.
— Простите меня, Нина Георгиевна. Я вам чего-то наболтал. Больше не буду.
— Просите прощенья как следует.
Тумин взял обе ручки и поцеловал каждый пальчик.
— Ну, простила. Звоните мне.
И скрылась за дверью.
Тумин постоял в задумчивости.
Подъехали двое на извозчике. Человек в котелке слез, а другой уселся поудобней.
— А Сандарова с Ниной Георгиевной я все-таки сведу.
Котелок засмеялся и вошел в подъезд.
XIV
Сандаров сидел в кабинете. Вошел Тарк.
— Я к вам по поручению ячейки.
— Прошу.
— За последнее время в ячейке много толков вызывает ваше поведение.
— Мое?
— Да, ваше.
— Очень интересно! И что же говорят?
— Говорят, что вы обуржуились.
— В чем же это выражается?
— В вашем отношении к партии, в ваших суждениях.
— Это что я критикую наших партийцев?
— Хотя бы.
