— Что? — Сторм почему-то обрадовалась. Два дня назад Рандольф ездил с ней верхом, и, поскольку Марси обратила на это ее внимание, она заметила по его глазам, что он откровенно восхищается ею. В новом костюме для верховой езды, юбку которого, по ее настоянию, сделали с разрезом, Сторм ощущала себя очень привлекательной. Теперь она поняла, что Марси была права. Рандольф считал ее хорошенькой, и эта мысль вызвала в ней пьянящее ощущение. Она чувствовала себя восхитительно женственной, и даже вершительницей судеб.
— С первой встречи с вами он сходит из-за вас с ума, — с улыбкой сказала Марси. Сторм тоже улыбнулась.
— Это будет удивительный вечер, вот увидите. Я пришлю Мари, чтобы она помогла вам одеться и причесаться. — Она встала. Глаза ее были полны нежности и сочувствия.
Сторм смотрела ей вслед. Она все еще нервничала, но чем не менее почувствовала облегчение оттого, что в конечном счете все же поедет на обед. Марси была так добра, ей не хотелось огорчать ее. К тому же она не могла позволить опозорить и себя, и свою семью (даже если бы они никогда не узнали об этом) подобной дурацкой выходкой.
В середине дня прибыла Мари. Сторм искупалась в цветочной воде, потом протерла все тело лосьоном, который дала ей Марси. Как и у воды в ванне, у него был запах роз. Особенно тщательно она втерла лосьон в свои потрескавшиеся руки. При воспоминании о том, как Бретт поцеловал ей пальцы, кровь прилила к ее щекам. Руки Марси были белы, как лилии, и нежны, как пух. Что подумал Бретт, дотронувшись до мозолистой ладони Сторм. Уже тогда она поняла — что-то не так, у нее не дамские руки.
«Но, черт побери, я из Техаса, и я работаю на ранчо».
Она знала, что этим вечером Бретт будет там
При мысли о нем все ее чувства смешались. Во-первых, она была ужасно зла на него. После того как он встретил ее одну на побережье, ей пришлось вечером выслушать нотацию Пола, который разрешил ей ездить верхом только с Баргом, Полом или другим компаньоном-мужчиной. Просто смешно! Она сама может позаботиться о себе, вот уже много лет она с этим справляется. Она привыкла вольно носиться, как апачи в пустыне, одна, а компаньон представлял только обузу. В этих новых ограничениях был виноват Бретт, и к встрече с ним у нее было припасено несколько отборных словечек. Он не имел права доносить на нее за ее спиной.
Кроме того, она еще не простила его за то, что он назвал се ребенком.
С помощью Мари Сторм принялась одеваться. Сначала была надета прозрачная кружевная сорочка с таким глубоким вырезом, что из нее почти торчали соски. Никогда еще она не видела такого красивого белья. За ней последовали шелковые чулки и розовые подвязки с черными розетками. Потом тонкие кружевные штанишки и ненавистный корсет.
Сторм не надевала корсета со дня примерки у мадам Ламот. Теперь, когда Мари держала перед ней оборчатое, пенистое, разукрашенное лентами сооружение, Сторм нахмурилась:
— Нет.
— О, но это необходимо.
— Нет!
— Мадемуазель, ходить без корсета неприлично. Вы должны. Так сказала мадам Марси.
Несмотря на маленький рост и нежный голос, камеристка-француженка была непоколебима. Сторм обнаружила, что все решено за нее. Она застонала:
— Он слишком тесный!
— Совсем не тесный.
— Я не могу дышать! — Она и вправду не могла дышать. Конечно, причиной тому вполне мог быть нарастающий страх.
Мари затянула еще немного, отчего Сторм проворчала нечто совсем не дамское, и принялась шнуровать корсет. Сторм попробовала дышать. И обнаружила, что может, но едва-едва.
— Теперь кринолин, — сказала Мари.
Глядя на себя в зеркало, Сторм нахмурилась: корсет поднял ее полную грудь вверх и вперед, отчего она скорее напоминала корову, а не человека.
— Я не могу это носить, — сказала она сипло.
Через голову на нее была натянута и затем завязана на талии нижняя юбка. За ней последовали еще четыре, потоньше. Последняя была черная, отороченная кружевами и отделанная черными блестками. И в завершение — вишнево-розовое платье.
Когда наконец Мари докончила процесс одевания нанесением духов на запястья Сторм, за ушами и в углубление между грудей, Сторм в ужасе и смятении уставилась на себя в зеркало. Женщина, которую она увидела, была ей совершенно незнакома. Она казалась… изысканной… прелестной… она была женщиной!
Платье ей не нравилось. Половина груди была на виду.
— Вырез слишком глубокий, — заявила она. — Я не собираюсь это носить.
— Совсем не глубокий, — ответила Мари. — Вы можете показывать гораздо больше, что вам и следует делать. Ваше тело — magnifique, ma petite. Вы должны показывать его, а не прятать.
— Я не хочу его показывать, — вспыхивая, заявила Сторм. Хорошо хоть, что ее волосы оставили в покое. Мари просто заложила густые, волнистые пряди за уши и закрепила их черной атласной лентой, расшитой мелким жемчугом. Лента сдавливала голову. У Сторм застучало в висках. Даже от крошечных бриллиантовых сережек, принадлежавших ее матери, болели уши.
— Magnifique, — объявила Мари.
Сторм попробовала сделать несколько шагов по комнате. Пальцам ног стало очень больно. Должно быть, туфли были чересчур узки. Чего бы она ни отдала, чтобы надеть свои разношенные ковбойские башмаки. Представив, как появится в салоне Марси в грязных коричневых башмаках, она улыбнулась. В дверь постучали, и в комнату вошел Пол.
— Сторм, ты выглядишь великолепно, — воскликнул он Его глаза светились гордостью.
Сторм знала, что он говорит искренне, и снова глянула в зеркало.
— У меня лицо не той формы, — с сомнением сказала она, — Смотрите, какой широкий подбородок.
Пол улыбнулся:
— Твоя красота необычна, но ты просто потрясающа. Не знаю ни одной женщины, чью красоту можно хотя бы пытаться сравнить с твоей, Сторм.
Она с сомнением подумала: Пол ей льстит, но потом увидела, что он совершенно серьезен.
— Спасибо,
Он протянул ей руку:
— Пошли?
Сторм приняла ее, но споткнулась, выходя из устланной толстым ковром комнаты. И взмолилась, чтобы это не оказалось прелюдией ко всему вечеру.
— Так что я попросила papa, он обещал, и это просто чудесно.
Бретт улыбнулся весело болтавшей красивой брюнетке;
— Это замечательно, Леанна, и я очень рад за вас.
Она сжала его руку. Ее безупречное овальное лицо с кожей цвета слоновой кости, красными губами и небесно-голубыми глазами расплылось в улыбке.
— Тогда вам придется сопровождать меня через парк, Бретт.
— Да, конечно, — сказал он, еще раз взглянув на маленькую грудь, едва прикрытую бледно-голубым шелковым платьем. Когда она еще крепче прижала к себе его руку, ее грудь заволновалась, и на какое-то мгновение ему показалось, что он видит край розовых венчиков.
