— Своеобразная логика!
— Но ведь точная!
— А как же я?
— А про тебя все будут с уважением говорить: надо же, какая коварная и хитрая дама эта Кузьмина. Столько лет притворялась забитой серой мышкой, а оказалась самой умной: и карьеру в фирме сделала, и начальника заарканила, и красотой всех превзошла!
— Это, конечно, все очень здорово, но…
Альберт посерьезнел:
— Никаких «но». С твоим разлюбезным муженьком я помогу разобраться. Можешь не бояться, он и пальцем тебя не тронет.
— Ты его не знаешь, Альберт.
— Ты тоже меня не знаешь, девушка. Я умею разговаривать с такими типами. Ты мне только скажи толком: чего ты хочешь?
— Развода и свободы.
— А квартира, вещи?
— Квартира оформлена на Гошу, собственником числится он.
— Но по закону это совместно нажитое имущество, оно должно быть разделено, тем более что деньги за недвижимость выплачивала ты.
— Альберт, я не хочу связываться. Пусть забирает все, только даст развод и оставит меня в покое. А вещи мне теперь и даром не нужны. Я ничего не хочу брать из той жизни. Начну с нуля.
— Я не уверен, что ты права, но делай, как считаешь нужным. В любом случае, я на твоей стороне.
— Спасибо, Альберт. Ты такой славный!
Ксения опять рассмеялась. Смех ее был столь заразительным, что Альберт тоже захохотал, сам не зная над чем. Когда оба успокоились, он спросил:
— Слушай, а по какому поводу веселье?
Ксения внимательно посмотрела на него и весело сказала:
— Сказку про Спящую красавицу знаешь?
— Ну, знаю. И?
— Я как проснулась. Спасибо, что помог пробудиться.
— Всегда пожалуйста, только все равно я ничего не понимаю.
— А все просто. Я собираюсь отомстить дражайшему муженьку.
— Отдав ему квартиру и все нажитое непосильным трудом?
— Заработаю еще. А месть состоится, и очень приятная.
— Да вы, Ксения Сергеевна, страшная женщина! Лукреция Борджиа, леди Макбет и Аква Тофана, сдается мне, просто невинные младенцы по сравнению с вами. И что же вы сделаете?
— А тебе, друг мой, об этом лучше не знать.
— Ты меня пугаешь.
— Не бойся, не обижу. Итак, месть, акт первый.
— И в чем смысл мизансцены?
— А вот в чем!
Ксения резко вскочила с постели, схватила Альберта за плечи и с силой толкнула его на постель. Тот упал на спину и не успел оглянуться, как Ксения оседлала его, заставила поднять руки, а сама стала легонько водить грудью по его телу. Альберт почувствовал мгновенно овладевшее им возбуждение и попытался вырваться, но не тут-то было. Крупная, сильная, Ксения еще решительнее придавила его к подушкам, склонила голову и кончиком языка стала ласкать его соски. От мучительного наслаждения Альберт застонал, его нетерпение стало очевидным. Ксения охотно позволила ему проникнуть в заветную пещеру и быстро задвигалась, мощными движениями тела задавая нужный ей темп. Альберт тяжело дышал, пытаясь оттянуть апофеоз, но удовольствие было таким острым, таким необъятным, что у него ничего не получилось. Он зарычал от разочарования, но был вознагражден: почти сразу и по телу Ксении прошла судорога…
Потом она в изнеможении раскинулась на кровати во всем великолепии своей щедрой женственности.
Отдышавшись, Альберт торжественно произнес:
— На работу больше не пойду! После такого это бессмысленно и удивительно скучно. Мы будем заниматься любовью до полного истощения и умрем на поле любовной брани.
— Э, нет, милый! Смерть даже по такой приятной причине в мои планы не входит. Я только попробовала подлинный вкус жизни и не хочу отныне упускать даже каплю, даже крошку радости бытия!
Альберт поцеловал ее в нежную шею. Ксения засмеялась, прижала его к своей полной груди и ласково погладила по плечу. Ее сердце было полно благодарности к этому милому человеку. «Надо же, как, оказывается, может быть хорошо в постели с мужчиной!» — подумала она и провалилась в сон. В эту ночь кошмары ее больше не донимали.
Отвратительный звон будильника вырвал обоих из объятий Морфея. Понедельник властно вступил в свои права.
После душа и кофе наступил самый мучительный момент для женщины, купившей обновки. Ксения разложила покупки на ковре и, словно фельдмаршал Суворов перед штурмом Сент-Готарта, принялась созерцать приобретенные доспехи. После тяжкой борьбы с собой она остановилась на ярко-желтом деловом костюме с черной отделкой и изящных черных лодочках.
Альберт не вынес и съехидничал:
— Это одеяние, очевидно, путем сложных ассоциаций с окраской пчелы должно символизировать твое трудолюбие.
Ксения разозлилась:
— Я, друг мой начальник и ныне любовник Альберт Николаевич, ценю твое остроумие! А также то, что ты, как и положено в сентиментальных романах, спас меня от супруга подобно рыцарю, что всегда оказывается рядом в нужную минуту! Но слушать твои замечания, равно как и замечания прочих статистов житейского театра, более не желаю!
— Затейливо изъясняешься! — восхитился Альберт.
— Есть у кого учиться! — парировала Ксения и присела в церемонном реверансе.
— А дальше?
— А дальше мы едем на работу. У тебя есть знакомые риэлторы?
— Зачем тебе понадобились риэлторы?! — с изумлением спросил Альберт.
— Я хочу снять квартиру.
Альберт нахмурился:
— Честно говоря, я надеялся…
— Знаешь, я немыслимо тебе благодарна за то, что ты сделал для меня, но, прости, я хочу свободы.
— Слушай, творится что-то невероятное. За один день ты изменилась до неузнаваемости.
— Тебя это раздражает?
— Скорее пугает.
— Это самые приятные слова, которые я слышала за всю свою жизнь.
— Однако… — Альберт помотал головой и пошел к выходу. Он действительно был изумлен ее совершенно невероятной метаморфозой. Как в индийском кино про любовь: с красавцами-злодеями, пышнотелыми красавицами и благородными героями, которые потом все оказываются братьями и сестрами и тонкими голосами поют финальную песню…
Перед офисом, подобно волку в вольере, метался Гоша, он же Игорь Валерьевич Серпянский, пребывавший в угнетенном состоянии духа и ужасной растерянности. На его лице ясно читалось: «Жизнь не удалась!»
Увидев начальника со своей женой в новой одежде, он было разогнался подойти, но тут же в нерешительности остановился.
Ксения внимательно наблюдала за ним, удивляясь: и я, дурища, столько лет бегала перед эдаким сокровищем на задних лапах? И тапочки в зубах приносила, как дрессированная собачка? Она вдруг поняла, что, в сущности, ей жалко Гошу. Ну, что он без нее теперь будет делать? Ведь ни к чему, бедолага, не приспособлен! «Беда!» — по-бабьи вздохнула она про себя.
