Хотя и железная Стаська в последнее время огорчала. Чего стоит только ее безумное желание жить отдельно! В то самое время, когда у родителей такие крупные неприятности! Все же она ужасная эгоистка.
Хуже всего, конечно, ситуация, в которую попал Женя. Предупреждала она мужа, что этот его… партнер… ненадежен. Так нет! Кто же ее слушал? Зато потом, когда все худшее уже произошло, прибежал к жене: выручай, милая!
А как?
Вся надежда была на старуху. Теперь и этот вариант невозможен. Старая гадина! Все никак остановиться не может в коллекционировании молоденьких любовников!
Альбина Яковлевна стиснула кулак и бесшумно стукнула по столу. Что делать, что делать, что делать…
— Мам, этот гад опять у меня деньги украл, — проинформировала дочь, бесшумно возникая на пороге кухни.
— Кто? — оттягивая время, спросила мать.
— «Кто», — передразнила дочь и уселась за стол напротив нее. — Твой Фиделио, кто ж еще.
— Много взял? — безнадежно спросила Альбина Яковлевна.
— Много! Двести баксов! Ты когда-нибудь объяснишь этому козлу, что воровать некрасиво?!
Альбина Яковлевна молчала, наблюдая, как ухоженные руки дочери ловко делают аккуратный бутерброд.
Да, Стаська у них уродилась не в мать, не в отца… Хотя и не в проезжего молодца, это точно.
Стаська хороша! Яркая платиновая блондинка с красивой фигурой, стервозным упрямым характером и крепкой бульдожьей хваткой. Честно говоря, они с мужем немного побаивались своей успешной деловой дочери. А в последнее время просто-напросто зависели от нее финансово. Если Стаська переберется в отдельную квартиру… Даже страшно подумать, что с ними тогда будет!
Впрочем, есть небольшая надежда. Если Стаська согласится поговорить со старухой и попросить у нее денег… И если та даст… Тогда все образуется. Хотя надежды и на то, и на другое очень мало.
— Урод! Он когда-нибудь на работу устроится? — не повышая голоса, бушевала Стаська, наливая себе кофе.
— Доченька! Ну что для тебя, в конце концов, двести долларов? — заискивающе спросила мать, подвигая дочери сахарницу. Стаська вернула ее на место и поискала глазами упаковку с заменителем сахара. Выдавила в чашку три белые таблетки поболтала ложкой, размешивая.
— Это работа! — веско ответила она, упершись в мать жестким взглядом холодных голубых глаз.
— Упорная многочасовая работа! Это то, о чем твой недоношенный сынок понятия не имеет!
— Пойми его! — умоляюще сказала мать. — Ему трудно!
— Что трудно? Спать до обеда? Видак смотреть? Хныкать про неудавшуюся жизнь? Называться «Фиделем»? Так пускай пойдет в ЗАГС и поменяет имя на нормальное! Так ему и такую ерунду сделать лень! Козел!
— Вот взяла бы и устроила его в свою фирму, — ненавязчиво подсказала мать. Дочь от неожиданности остановила бутерброд на полпути ко рту и изумленно воззрилась на Альбину Яковлевну:
— Кем?!
— Ну, не знаю, — замельтешила мать, придвигая и отодвигая от себя предметы сервировки. — Подумай немного… В конце концов, у Феденьки высшее образование…
— Мам!
Стаська отложила бутерброд и перегнулась через стол, глядя матери прямо в глаза.
— Посмотри наконец в глаза правде! — сказала она жестко. — Твой сын — ленивое, никчемное млекопитающее, не способное себя прокормить. И хватит рассказывать сказки о том, что у нас безработица. Где-то на периферии — возможно. Но не в Москве!
Стаська подняла вверх указательный палец и медленно покачала им в разные стороны.
— Не в Москве! Хочешь работать — приподними задницу и покрутись! Вон, на каждом магазине объявления висят: требуются, требуются, требуются…
— Там оклад маленький! — неловко отбивалась мать. — Шесть-семь тысяч максимум!
— Он пока и этого не стоит! — убежденно ответила дочь. — Он ничего не стоит! Если б стоил, давно уже б себя проявил!
— Он твой брат! — застонала мать. — Вот умрем мы с отцом, вы вдвоем останетесь…
— На меня пускай не рассчитывает, — отрезала дочь. — Я его содержать не собираюсь.
И оторвала большой кусок бутерброда крепкими белыми зубами.
Альбина Яковлевна исподлобья следила за тем, с каким аппетитом завтракала ее дочь. Она все делала с аппетитом. Карабкалась верх по карьерной лестнице, отбивала симпатичных и перспективных мальчиков у неподходящих для них девочек, подбирала хорошие фирменные тряпки в свой обширный гардероб… В общем, жила с аппетитом. Господи, вот хоть бы часть его да Феденьке!
— И ты еще спрашиваешь, почему я хочу жить отдельно! — продолжила дочь, активно пережевывая семгу. — Да хоть для того, чтоб деньги не пропадали!
— Кстати о деньгах…
Мать быстро перевела разговор на другую тему:
— Ты не подумала, о чем я просила?
Стася медленно водила серебряной ложечкой по краю чашки. Альбина Яковлевна затаила дыхание, ожидая ответа.
— Думала, — наконец ответила дочь.
— И?
Стаська вздохнула и вытащила ложку из чашки. Без стука положила ее на край стола и тихо, но твердо заявила:
— Кредит под мою зарплату я брать не буду.
И воинственно выпятила вперед челюсть, ожидая скандала, Но Альбина Яковлевна лишь подняла руки и уперлась лбом в стиснутые кулаки. Воцарилось тяжелое молчание.
Так она и думала. При том эгоизме, который источался дочерью ежеминутно, трудно было даже предположить, чтобы ее всерьез озаботили отцовские проблемы. И в кого она такая уродилась, прости господи…
— Тебе на нас наплевать, — глухо сказала мать, устав от молчания. — Всего и просили, что формальности взять на себя! Отец бы сам расплачивался…
— Это вам на меня наплевать, — возразила Стаська. — Сама посуди: вдруг с отцом что-то случится? Не дай бог, конечно! — торопливо уточнила она, уловив возмущенное движение матери. — И что тогда? Я должна годами расплачиваться за его неудавшуюся аферу?
— Он пытался обеспечить вас с Федей! — начала было Альбина Яковлевна.
— Мерси, за такое обеспечение!
Стаська приподнялась и долила в чашку немного кипятка.
— Нет, ну нельзя же в его возрасте быть таким идиотом!..
— Прекрати! — перебила мать гневным тоном.
— Перевести корпоративные деньги на счет чужой липовой фирмы! Под честное слово владельца! И где он теперь, с его честным словом?!
Альбина Яковлевна застонала, словно от зубной боли. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как муж признался ей в неудачной попытке обворовать свою фирму. И в том, что его партнер по афере смылся со всеми деньгами, оставив Евгения Павловича расхлебывать последствия. Но боль при напоминания оставалось такой сильной, словно все произошло только вчера.
