– Спасибо большое, – Ник был смущен. – А вы действительно что-то мое слушали?
– Конечно. Ваша мама дала мне кассету, – Живоедов широко улыбнулся и опрокинул в себя очередной стаканчик. Аккуратно выдохнув, он ловко подцепил своими длиннющими пальцами консервированный огурец. – Ваши песни серьезны. Не по возрасту, – он помолчал немного и продолжил: – Вам ведь сколько лет – двадцать? А пишете так, как будто уже прожили жизнь! – Живоедов громко захохотал, но быстро посерьезнел: – Скажите, Саша… вернее, Ник – так, кажется, зовут вас обычно? – вам сны снятся?
– Конечно, Николай Александрович. Еще какие!
– А бывает, что вам снится что-то такое, что потом действительно происходит?
Ник задумался. Как раз на прошлой неделе ему приснилось, что его умирающий дед неожиданно открыл глаза и попросил срочно принести ему черного хлеба с чесноком. Когда же Ник на следующий день пришел к нему в больницу, все случилось именно так.
– Откуда вы знаете об этом, Николай Александрович?
– Я чувствую, Саша. Только вот у меня не вышло… не научился я понимать ни себя, ни сны свои. Может, это как-то связано с тем, что пришлось закончить с музыкой, – он помрачнел. Ник подумал, что Живоедова развезло, но тот, словно прочитав эти мысли, живо воскликнул:
– А вот пью я, чтоб унять это! Знаете, Сашенька, как это тяжело – знать и чувствовать, что можешь буквально мир перевернуть, а сделать ничего не можешь, – он долил остатки «Столичной» в стаканчик и быстро выпил. – Ладно, мне пора. Маме вашей привет передавайте, жаль, что не увиделись сегодня.
Живоедов вышел в коридор, начал одеваться и, как всегда, размахивая полами своего длинного черного пальто, произвел небольшой ураган. «Какой же он могучий мужик!» – подумал Ник, неожиданно остро почувствовавший к нему жалость. Живоедов тем временем замотался темно-красным шарфом и, глянув одним глазом в зеркало, тихо произнес:
– Саша, не слушайте никого, кроме себя. Никого. Вы и ваш инструмент – это все, что вам нужно, чтобы творить настоящее… Ну, вы поняли меня! – и с этими словами шумно вышел из квартиры.
Много позже Ник узнал от матери, что Живоедов был подающим огромные надежды талантом, а кое-кто даже называл его исполнение Рахманинова и Метнера гениальным. Его ждала серьезная академическая карьера, но однажды, сдавая в консерватории нормы ГТО на физкультуре, он сломал руку и больше не смог по-настоящему играть на рояле. В последний раз Ник видел его, когда для какой-то песни ему, как в свое время Полу Маккартни, понадобилась фортепианная партия. Живоедов сильно постарел, был совсем не таким шумным и даже не допил до конца свою обычную четвертинку. Вскоре Ник случайно прочел заметку, что он умер в полном одиночестве на своей даче в Малаховке. Самым жутким было то, что тело настройщика было обнаружено сидящим за фортепиано чуть ли не через год после его смерти – оно превратилось в мумию…
В книжке стали попадаться беспорядочно записанные разными почерками телефоны бывших одноклассников и школьных приятелей Ника. Он вспомнил, что все активно обменивались информацией о себе на грандиозном школьном празднике (Ника нашла бывшая учительница химии, ставшая к тому моменту директором, и уговорила прийти на торжественный вечер, посвященный сорокалетнему юбилею заведения). Это было первое и последнее посещение им школы после ее окончания. Ник тогда еще не был широко известен, но кое-какие композиции из его первых альбомов уже стали крутить на радио.
Он пришел с гитарой; зал, как всегда неритмично, но очень громко аплодировал его короткому выступлению, уже совсем седой учитель биологии и директриса хлопали особенно горячо. Его окружили восхищенные бывшие соученики и постаревшие учителя, помнившие Ника волосатым школьным неформалом. Он неосторожно достал из кармана записную книжку, и эта диковатая, но дружелюбная толпа тут же моментально овладела ею. Желающих поблагодарить набирающего популярность артиста набралось немало, потому всевозможные пожелания успеха и телефоны заняли пару десятков страниц. Мобильные в то время были еще в диковинку, поэтому многие писали свои и домашние, и рабочие стационарные номера.
Ник терпеливо кивал головой, поддакивал, косил ртом в подобии улыбки, прекрасно понимая, что никогда и никому из этих чужих ему людей он звонить не будет. С огромным трудом ему удалось освободиться от навязчивых однокашников. Ник тогда, пожалуй, в первый раз остро ощутил вечную проблему любого мало-мальски известного человека – повышенное внимание к его собственной персоне – и понял, что общение с публикой совсем не доставляет ему удовольствия.
Наконец, воспользовавшись удобным моментом, он проскользнул между двумя пышногрудыми одноклассницами. Тихо выдернув у одной из них свой блокнотик, Ник со скоростью лопающейся гитарной струны метнулся за сцену (к счастью, разгоряченные восторгами новоявленные фанаты не заметили его исчезновения). Он быстро убрал гитару в кофр и шагнул с ней в маленькую дверь сбоку от правой кулисы.
В хорошо знакомом тесном коридорчике было неожиданно тихо и пусто, голоса из зала и шум праздника были почти что не слышны. Коридор упирался в небольшое окно, левая створка которого, как и десять лет назад, по-прежнему была закрыта куском коричневого пластика вместо стекла. Справа находилась дверь в бывшую репетиционную комнатенку Ника, над которой тускло светила хилая сорокаваттная лампочка. У окна, спиной к нему, в полутьме стояла женская фигура. Она медленно пускала дым в приоткрытую форточку. «Ничо так фигурка!» – подумал Ник, и в этот момент ее обладательница повернулась к нему.
– Привет, артист!
– Привет, Ши… Света! – она сделала два шага к Нику, и знакомая родинка весело и нагло запрыгала перед его глазами.
– Отлично спето. Да и песни неплохие. Растешь, Ник! – Света подошла к нему совсем близко.
– Спасибо.
В коридоре, как и раньше, запах прелой мокрой тряпки перекрывался табачным дымом. Несмотря на это, Ник почувствовал легкий, спрятавшийся где-то под тоненьким воротом ее водолазки аромат духов. «Синий. Нет, темнее… это фиолетовый запах», – растерянно подумал Ник. Он и раньше слегка тушевался в ее присутствии, а сейчас, когда их встреча произошла так неожиданно, совсем потерялся. Света, как всегда, отлично видела это.
– Да не за что. Как поклонники – одолели?
– Немного. Я и в школе-то не всех знал, а сейчас… Кто все эти люди? – Ник неловко попробовал пошутить. – А ты как тут оказалась?
– Я знала, что ты сюда придешь. Куда ж тебе деваться, – она повернулась и дернула на себя дверь, обитую драным коричневым дерматином. – Помнишь, как мы тут репетировали?
– Конечно. Как такое можно забыть! – он вошел вслед за Светой в полутемное помещение и не глядя, по привычке легко нащупал выключатель. Комната слегка осветилась точно такой же тоскливой лампочкой, что и перед входом. Ник увидел маленький телевизор на ножках и поежился то ли от сырости, то ли от воспоминаний. На самом деле его чуть отпустило, как после первой песни на концерте. Выдохнув, Ник спросил:
