Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
«Мы не понимали задач этой кампании в России, изначально не понимали. Но это был приказ, а приказы надлежит исполнять не за страх, а за совесть — вот девиз солдата. Я — орудие в руках государства и обязан исполнять свой долг».
Дисциплина вошла в плоть и кровь солдат вермахта. Сдвиг ценностей в результате безоговорочного принятия «приказа о комиссарах» не был темой открытых обсуждений. Многие солдаты согласились бы с мнением Хуберта Бекера, высказанным им уже в послевоенные годы. Понятие альтернативы было им неведомо.
«Мы никогда не считали, что солдатом злоупотребляют. Мы ощущали себя германскими солдатами, которые служат своей стране, защищают ее, неважно где. Никто не хотел ни боев, ни этой кампании, потому что наши родители много рассказывали нам о Первой мировой войне и об ее последствиях. Они нам говорили так: «Если случится еще одна война, это будет конец». А потом в один прекрасный день нам приказывают выступить. И кто-нибудь возразил? Да никто!»
Часовой Лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» у казармы
Вера в фюрера заставляла солдат быть готовыми к вторжению в Россию. Военная присяга, «Ich schwöre…» предписывала поклясться в верности сначала Адольфу Гитлеру, затем Богу и фатерланду. Генри Метельман вспоминает, что, произнеся слова этой присяги, «мы стали настоящими солдатами, солдатами в полном смысле этого слова». Мнение и опыт Метельмана были типичны для всех тех миллионов немецких солдат, которые ожидали сигнала к началу действий согласно плану «Барбаросса». «В нас воспитали любовь к фюреру, он стал для меня вторым богом, и когда нас убеждали в его великой любви к нам, к германской нации, мне иногда хотелось расплакаться», — писал он. Крах иллюзий еще последует, но в 1941 году Гитлер находился на пике славы и могущества. Идеализм и чувство благодарности за, как тогда казалось, позитивные перемены поддерживали эту славу, хотя прозрение было уже не за горами. Метельман с восторгом вспоминает о том, что дал ему нацизм:
«Раньше единственное, что мы могли себе позволить, так это погонять в футбол, а гитлерюгенд предоставил нам в распоряжение настоящий спортинвентарь и возможность посещать недоступные раньше спортивные залы, бассейны и даже стадионы. Я никогда в жизни не мог поехать куда-нибудь на каникулах — у отца гроша за душой не было. А теперь, при Гитлере за пустяковые деньги я мог отправиться в прекрасный лагерь где-нибудь в горах, на берегу реки или даже у моря».
Веймарская республика, провозглашенная в 1918 году, возложила на свои плечи бремя проигранной войны. И это государственное устройство явилось для очень и очень многих немцев лишь «промежуточной станцией» на пути в лучшее будущее. Традиционные ценности, такие, как упорный и добросовестный труд и бережливость, оказались обесцененными вместе с маркой. Мартин Коллер, пилот люфтваффе, вспоминал: «Моя мать рассказывала мне, что в тот год, когда я родился [1923-й], бутылочка молока стоила миллиард марок». Экономика, отличительными чертами которой в двадцатые годы были высокая безработица, низкие прибыли и дефицит госбюджета, казалось, начинала процветать с приходом фюрера. Бернард Шмитт, уроженец Эльзаса, выразил мнение всех немцев, проголосовавших за НСДАП:
«В 1933–1934 году Гитлер пришел к власти как избавитель. Мы не могли желать лучшего правителя для Германии — мы видели, как он разделался с безработицей, коррупцией и подобными негативными явлениями».
Даже Инге Айхер-Шолль, у которой нацизм отнял брата и сестру, утверждает:
«Гитлер, как все в один голос утверждали, стремился к величию нашего отечества, его процветанию и благу для него. Он мечтал у чтобы у каждого была работа и свой кусок хлеба, чтобы каждому немцу жилось свободно. Мы считали, что это прекрасно, и также стремились внести свой посильный вклад».
Даже когда все пошло наперекосяк, немецкие солдаты продолжали верить Гитлеру. Отто Кумм, служивший в войсках СС, признавался: «Естественно, все мы недоумевали в конце кампании 1940 года, когда было решено не выступать против англичан, но все это длилось недолго». Никто не задавал вопросов высшему руководству, напротив, солдаты ему доверяли. Колебания Кумма «носили поверхностный характер и не подвергали сомнению гений вождя».
Накануне начала операции «Барбаросса» немецкий солдат верил в себя и своего фюрера. Пехотинец Георг Бухвальд считает: «Мы хорошо проявили себя во Франции», такого же мнения придерживался и гауптман Клаус фон Бисмарк: «Мы гордились собой — своей жизнестойкостью, выдержкой и дисциплиной». Победа над Францией изменила умонастроения и в тылу. Хериберт Миттельштадт, которому в ту пору минуло 14 лет, поразился, когда услышал из уст матери слова «наш чудесный фюрер». Это случилось после победы над Францией. Миттельштадт считает, что «вопреки ее религиозным верованиям, какое-то время она была свято убеждена, что все обернется к лучшему и войну мы выиграем». Его отец три года провел в окопах Первой мировой войны и, как казалось Миттельштадту, «так и не сумел до конца смириться с горечью поражения».
Штефан Томас, врач и социал-демократ, как-то разговорился с одним пожилым ветераном политических кампаний, и тот признался, что начинает порой сомневаться, «а в той ли партии мы состоим». Томас тоже имел все основания задуматься: «Мой отец три долгих года просидел в грязи под Верденом в Первую мировую, а теперь в 1940 году на его глазах Франция перестала существовать за три недели. Блицкриг».
Доверие к высшему руководству имело своим следствием укрепление духа товарищества и даже отражалось на поведении солдат. Как и во всех армиях мира, в вермахте темой номер один были женщины. Победоносные итоги западной кампании в этом смысле явно приносили бойцам выгоду. Унтер-офицер танковых войск Ганс Бекер вспоминает о том, какой воистину магический эффект оказывали наградные планки и медали на представительниц слабого пола.
«Они были не прочь показаться под ручку с увешанным наградами военным, пусть даже раз в неделю сходить с ним на танцы или в кино».
Военный люд охотно применял терминологию боевых действий к амурным делам. «Подходы к позициям», «решительное наступление», «круговая оборона», «вынужденная посадка» — все это была новая стилистика, рожденная на свет милитаризованным обществом.
Никогда вермахт еще не пользовался такой популярностью. Один унтер-офицер танковых войск в черной форме, как-то потеряв в кино кольцо своей возлюбленной, без труда добился выплаты ему соответствующей суммы от дирекции кинотеатра. Юрген Э., познакомившийся с одной симпатичной девушкой во время увольнения, удостоился приглашения на квартиру уже в первый вечер. Молодой человек не мог поверить свалившемуся на него счастью. Оказавшись у нее в гостях, он сообразил, что его просто-напросто «взяли в плен», выражаясь военным языком. Счастье длилось целых три недели, а потом девушка стала его женой.
Два связиста, Карл Хайнц Краузе и Ганс Карл Кубяк, части которых дислоцировались в Восточной Пруссии, были направлены в Берлин для приобретения дефицитных 52 радиодеталей, — командование решило запастись ими впрок на период русской кампании. В столице Краузе познакомился с поварихой по имени Берта. Кубяку было поручено писать душещипательные любовные послания — малограмотный Краузе сам ни за что не осилил бы их, а в награду автору писем полагалась доля продуктовой посылки, которую регулярно направляла повариха своему возлюбленному. Даже после ранения в России Краузе поддерживал связь со своей воздыхательницей ради солидной прибавки к солдатскому пайку, ссылаясь на раны обеих рук. Берта выражала сочувствие. Солдаты, как мы видим, своего не упускали, витая между жизнью и смертью.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
