И низринула она своих Сыновей, и были они закованы в цепи своими мягкотелыми глупыми сынами… прекратите вертеться, мистер Рэндалл! Я понимаю, что вам, с вашим убогим умишком, сложно уразуметь все это, но попробуйте хоть раз в жизни заглянуть дальше собственного носа и проглотить нечто пошире своего рта!
Глупые и слабые не могли удержать Сыновей Птицы, поэтому Птица поместила среди них, тут и там, других, куда более могучих, жестоких и умных, которые искусностью, жестокостью и коварством смогли предотвратить попытки Сыновей освободиться. Затем Птица удовлетворенно уселась вновь и стала ждать, как дальше пойдет игра… Игра продолжается и поныне. Поэтому мы не можем позволить вам иметь дело с вашим клиентом и каким-либо образом помогать ему. Теперь вы понимаете?
– Ничего я не понимаю, – воскликнул Рэндалл, к которому неожиданно вернулся дар речи. – К черту всю вашу шайку! Шутка зашла слишком далеко!
– Глупый, слабый и недалекий, – вздохнул Стоулз. – Покажите ему, мистер Фиппс.
Фиппс поднялся со своего места, положил на стол чемоданчик, открыл его, что-то достал и сунул под нос Рэндаллу… зеркало.
– Будьте добры, взгляните, мистер Рэндалл, – вежливо сказал он.
Рэндалл взглянул на свое отражение в зеркале.
– И что вы на это скажете, мистер Рэндалл?
Отражение растворилось, и он понял, что смотрит на свою собственную спальню как будто с небольшой высоты. В спальне было темно, но он ясно различал очертания головы своей жены на подушке. Его собственная подушка пустовала.
Синтия пошевелилась, перевернулась на бок и едва слышно вздохнула. Губы ее были приоткрыты в легкой полуулыбке, как будто ей снился какой-то приятный сон.
– Видите, мистер Рэндалл? – спросил Стоулз. – Вы ведь не хотите, чтобы с ней что-нибудь произошло?
– Ах ты грязный, мерзкий…
– Спокойно, мистер Рэндалл, спокойно. Этого с вашей стороны будет вполне достаточно. Помните о своих собственных интересах… и ее тоже. – Стоулз повернулся к Фиппсу и сказал: – Уберите его.
– Прошу вас, мистер Рэндалл.
Он снова ощутил унизительный толчок в спину, а потом вдруг оказался в воздухе, а картина внизу начала рассыпаться на кусочки.
Он пришел в себя в собственной постели, еще не до конца проснувшийся и в холодном поту.
Синтия тоже проснулась и села.
– Что с тобой, Тедди? – сонно спросила она. – Ты вроде кричал во сне.
– Ничего. Наверное, просто дурной сон. Прости, что разбудил.
– Ерунда. Может, с желудком что-нибудь?
– Да, наверное.
– Выпей соды.
– Пожалуй. – Он встал, сходил на кухню и развел в стакане воды немного соды. Теперь, окончательно проснувшись, он ощутил во рту какой-то кислый привкус. Сода действительно помогла.
Когда он вернулся, Синтия уже снова спала. Он тихонечко забрался под одеяло. Она, не просыпаясь, прильнула к нему, согревая его своим телом. И он тоже почти сразу заснул.
«…Будет жизнь светла и хороша, ша-ша-ша…» Песня оборвалась, он прикрутил кран так, чтобы шум воды не мешал разговаривать, и сказал:
– Доброе утро, красавица моя!
Синтия стояла на пороге ванной комнаты, протирая один глаз, а другим сонно глядя на него.
– Люди, поющие до завтрака… доброе утро.
– А почему бы мне не петь? На дворе прекрасный день, и я отлично выспался. Кроме того, я придумал новую душевую песню. Вот послушай!
– Спасибо, не надо.
– Это песня, – как ни в чем не бывало продолжал он, – посвящена Молодому Человеку, Возвещающему о Своем Намерении Отправиться в Сад, Чтобы Есть Там Дождевых Червей.
– Тедди, фу, гадость какая!
– Вовсе не гадость. Ты только послушай. – Рэндалл пустил душ посильнее. – Для полного эффекта требуется звук льющейся воды, – пояснил он. – Вот первый куплет:
Скорее в сад, скорее в сад идти!Пусть толпы червяков ко мне ползут!Уж если я несчастен и нелеп, как шут, —Должно же мне хоть в чем-то повезти.
Рэндалл прервал песню, чтобы оценить произведенный ею эффект.
– А теперь – хор, – возвестил он.
Пусть у вас всегда поет душа!В червяках так много витаминов;Посыпайте их обильно тмином —Будет жизнь светла и хороша!
Он снова смолк.
– Второй куплет, – объявил он. – Только я его еще не сочинил. Может, повторить первый?
– Нет уж, спасибо. Лучше вылезай-ка ты из душа и пусти меня.
– Тебе не понравилось, – обвинил он ее.
– Я этого не говорила.
– Люди редко ценят настоящее искусство, – скорбно изрек он, но из душа все же вышел.
Когда Синтия появилась на кухне, кофе и апельсиновый сок были уже на столе. Муж вручил ей стакан сока.
– Тедди, какой ты милый. Чем я могу отплатить тебе за хлопоты?
– Собой. Но не сейчас. Я ведь не только милый, но и ужасно умный.
– И?..
– Ну-у-у… видишь ли, я, кажется, придумал… что нам делать с нашим другом Хогом.
– С Хогом? О господи!
– Осторожнее – не пролей! – Он взял у нее стакан и поставил его на стол. – Спокойно, малышка. Что с тобой?
– Сама не знаю, Тедди. Просто у меня такое чувство, будто мы с тобой взвалили на себя непосильную ношу.
– Да-а-а, никогда не следует заводить разговоры о делах до завтрака. Выпей кофе, и тебе сразу полегчает.
– Хорошо. Нет, тостов не надо. Так в чем же заключается твоя сногсшибательная идея?
– А вот в чем, – начал он, хрустя тостом. – Вчера мы пытались не попадаться ему на глаза, чтобы наружу не вылезла его вечерняя личность. Верно?
– Угу.
– Так вот, сегодня мы поступим иначе. Мы присосемся к нему как пиявки, мы оба, практически рука об руку. Если это возымеет влияние на его дневную ипостась – не важно, поскольку мы можем довести его до «Акме». А оказавшись там, он автоматически направится туда, куда ходит обычно. Я прав?
– Даже не знаю, Тедди. Возможно. Раздвоение личности при амнезии часто откалывает самые неожиданные номера. Например, он запросто может взять да и окончательно сбрендить.
– Значит, думаешь, не сработает?
– Может, да, а может, и нет. Но если мы действительно будем держаться вместе, то я, пожалуй, согласна… если только ты все это не бросишь.
Он проигнорировал выдвинутое ею условие.
– Отлично. Тогда я позвоню старому козлу и попрошу его дожидаться нас дома. – Он потянулся к телефону, набрал номер и переговорил с Хогом. – Да, он, конечно, тот еще типчик, – сказал он, повесив трубку. – Сначала он вообще не понял, кто я такой. Потом вроде в башке у него щелкнуло, и все пришло в норму. Ну как, Син, готова?
