Аббат начал посвящение с Герольта. Он произнес: «Всемогущий Святой Дух, надели своими Божественными дарами призванного тобой Герольта фон Вайсенфельса. Пусть то, что движется, перестает двигаться, если того потребует его служба и его воля. И пусть неподвижное по его приказу приходит в движение, если того потребует его служба и его воля. Да будет так!»
Затем аббат подступил к Тарику и провозгласил: «Там, где вода будет враждебна человеку, пусть она, если того потребует священная служба, станет другом этого рыцаря и не причинит ему вреда, так же как море не причинит вреда рыбе. Всякое море, всякая река и всякое озеро да будут послушны его воле. Да будет так!»
Следующим, кому аббат передал особый дар, был Мак-Айвор Коннелли: «Там, где бушуют жар и пламя, пусть огонь не причинит ему вреда во имя его службы. А где нет огня, но согласно желанию и службе этого рыцаря он должен возникнуть, пусть возгорится пламя. Да будет так!»
Наконец аббат подошел к Морису и торжественно объявил: «Там, где земля, камни и скалы преградят этому рыцарю путь, да утратят они свою крепость и пропустят его, если на то будет его воля и служба. А где земля, камни и скалы не связаны прочно, пусть согласно его воле и службе они станут крепчайшей стеной. Да будет так! Во имя Отца, Сына и Святого Духа!»
Рыцари с трудом могли поверить в то, что отныне каждый из них ради исполнения священных обязанностей хранителя Грааля сможет управлять «своей» стихией так же, как это удавалось делать аббату Виллару. В отличие от молодых людей он один мог управлять всеми четырьмя стихиями. Аббат предупредил также новых хранителей Грааля о том, что они не смогут использовать свои дарования в личных целях и что дарованиям этим еще предстоит развиться в полную силу.
Морис нарушил задумчивое молчание тяжелым вздохом.
— Н-да, с нашими дарованиями дела обстоят не настолько хорошо, чтобы с их помощью мы могли выбраться из этой тюрьмы, — мрачно сказал он. — Наверное, я должен прожить еще не один год, прежде чем смогу подчинять своей воле такие толстые стены и беспрепятственно проходить через них, как предсказал аббат.
— Этот день настанет! — пообещал ему Герольт.
— Возможно. Сейчас я уже могу воткнуть в стену руку по запястье. Но для этого мне надо напрячь все силы духа и тела. Ты продвинулся немного дальше. Силой воли ты уже можешь приподнимать небольшие вещи.
Герольт сдержанно улыбнулся.
— Да, платок с головы Беатрисы мне поднять удалось. Он ведь легкий, как перышко. А вчера я уже смог сдвинуть с места хлеб и кувшин с водой. Правда, это тоже стоило мне напряжения всех сил, да и переместить их я смог всего-то на какую-то пядь, — произнес рыцарь. В прошедшие дни Герольт несколько раз придвигал к узнику, сидевшему в камере напротив, оставленные надзирателем хлеб и воду, и тому больше не грозила смерть от голода и жажды. — Но каким бы маленьким ни был этот успех, он показывает, что Божественные дары постоянно развиваются в нас.
Морис мрачно скривился, вытянул из волос над правым ухом вошь и раздавил ее пальцами.
— Если эти дары будут расти так медленно…
Рыцарь оборвал себя на полуслове, потому что со стороны лестницы, ведущей в подвал, послышались чьи-то шаги, голоса и звон ключей. Шум становился все сильнее.
Тяжелые решетчатые двери распахнулись и захлопнулись снова. Луч света упал в коридор между камерами. Затем к решетке их темницы подошли трое: жирный лысый Кафур и надзиратели Саид и Махмуд. Сегодня толстый чернокожий евнух вырядился в одежды из огненно-красного переливающегося шелка, которые неуклюже топорщились на его теле, отчего оно казалось еще более объемным, будто он собирался разрешиться тройней. В правой руке Кафур держал бамбуковую палку, которой он время от времени проводил по прутьям решетки. Левой рукой евнух прижимал к носу платок, обильно смоченный розовой водой.
— Смотрите-ка, дворецкий нашего благородного эмира снова явился собственной персоной, — поприветствовал евнуха Морис. — Чего вкусненького ты нам принес?
Герольт бросил на француза предостерегающий взгляд. Он слишком хорошо знал своего брата по ордену: его острый язык и горячий темперамент могли принести рыцарям массу неприятностей.
Но остановить Мориса было не так-то просто.
— Теперь я знаю, чего нам не хватало в последние два дня. Это вид твоей очаровательной фигуры и звук твоего соловьиного голоса, — продолжал он. — Воистину, куда приходишь ты, туда приходит солнце!
Герольт затаил дыхание. Он заметил злорадную улыбку на лице Махмуда, стоявшего за спиной у евнуха. В верхней челюсти надзирателя не хватало многих зубов.
Гнев сверкнул в глазах Кафура.
— Сын шелудивой собаки! Я велю вырвать тебе язык, если ты еще хоть раз заведешь свои насмешливые речи! — крикнул он и снова провел палкой по решетке. — Поднимайтесь, вонючие христиане! Встаньте к стене!
— Ни слова больше, — прошептал Герольт. — Перестань его дразнить. Наше положение и без того хуже некуда.
— Аминь, — пробормотал Морис.
Кафур жестом велел Саиду открыть решетчатую дверь камеры. Надзиратель, удивительно походивший на Махмуда своей крепко сбитой, бычьей фигурой, суетливо бросился выполнять приказ. Открыв тяжелый замок, он ногой распахнул дверь и отступил назад.
— Непохоже, что нам всего лишь принесли хлеб и воду, — шепнул Герольт, взглянув на Махмуда. Хотя тот и притащил огромный глиняный кувшин, в правой руке он держал вовсе не хлеб, а большой мешок.
Евнух кивнул Махмуду. Тот вошел в камеру, поставил на пол пузатый кувшин, а рядом положил мешок. Затем он вернулся в коридор и запер за собой дверь.
— От вас пахнет хуже, чем от свиней в хлеву! Неверные всегда отравляют воздух, потому что редко моются и живут как звери. Но от вас двоих воняет даже сильнее, чем от навозной кучи! — презрительно прокричал Кафур.
— Боюсь, он прав, — пробормотал Герольт. Рыцари действительно не мылись уже больше недели.
— Воняя так сильно, вы не можете показаться своему повелителю, высокородному эмиру, — продолжал Кафур. — Так что снимайте свои грязные лохмотья! Вы должны с головы до пят обтереть себя душистой водой и надеть одежду, которая лежит в этом мешке. И как следует вымойте ноги, чтобы не испачкать драгоценный ковер эмира. Прежде чем подняться во дворец, наденьте сандалии, которые тоже лежат в мешке. Горе вам, если на своем пути вы оставите хотя бы соринку!
— Эмир хочет нас видеть, — прошептал француз. — Значит, у нас пока еще есть время!
Герольта это известие обрадовало не меньше, чем Мориса. Ведь оно означало, что Кафур не сумел переубедить эмира, и тот твердо решил получить за пленников выкуп. И конечно, в течение долгих месяцев ожидания с ними наконец-то будут хорошо обращаться. Ведь человеку, который привезет деньги, рыцарей следовало представить в подобающем виде. И неважно, что на самом деле никто не станет платить за них выкуп. Зато они выиграют время.
