— Ей что, мама не дает чистые трусики каждое утро?
Пришлось объяснять, что дает, только Сусанины трусики — это великая загадка природы, в самый раз для программы «Удивительное рядом». Ее мама приходила к «сите» Асунсьон и рассказывала, что трусики у Сусанки вечно все в земле, даже когда она весь день напролет ходит в спортивных штанах, и что надо бы позвать в Испанию ученых со всего мира, чтобы они разобрались, как это трусики, которые утром выходят из дома под спортивными штанами беленькие и чистые, к обеду возвращаются совсем черные. Почему? Тайна, покрытая мраком. Ну вот, я все рассказываю как есть, а мама мне на это:
— Хватит, Манолито, оставь ты в покое эти трусики, а то ты как заведешься, тебя не остановишь. Давай, иди лучше к своей подружке.
Такая уж у меня мама: ей отвечай только «да» и «нет», чтобы можно было поскорее отвернуться и поболтать по телефону с подружками. Поэтому она больше любит Придурка, чем меня, он у нас все делает тихой сапой. Моей маме только такие мальчики и нравятся, поэтому она и вышла замуж за папу. Папа у меня разговаривает только три раза в год: под Новый год, в свой день рождения и еще когда мадридский «Реал» выигрывает.
Так вот, я пошел опять к Сусане, а она возьми и скажи, что у Ушана телек круче, чем у меня, потому что у него экран не знаю на сколько дюймов больше, и что какао она пьет только с шоколадными шариками. Пришлось попросить дедушку сходить за шоколадными шариками. Я сказал, что если он меня выручит, я этого в жизни не забуду, даже когда он уже совсем умрет. Дедушка ушел, бурча себе под нос:
— Елки-палки, ну и девчонка, всем от нее досталось на орехи.
Тут кончился этот чертов «Тасманский дьявол», и пора было выдавать мое знаменитое признание:
— Знаешь… Я хотел тебе сказать… Мне ужасно нравится твой обруч.
Больше я ничего не смог из себя выдавить. А она мне:
— Не надейся — не получишь.
Конечно, я мог придумать чего-нибудь и получше, только она тоже хороша: нашла, что ответить. Тут мы оба довольно-таки капитально зависли. Сидели мы, сидели, пялились на рекламу, и вдруг она мне выдает:
— Слушай, а может, ты гомик?
Этого я уж никак не ожидал. Пришлось объяснять:
— Мне твой обруч нравится у тебя на голове, а не у меня.
Тут она начала ржать, как лошадь, и сказала, что представила себе, как я стою в своих очках, с челкой, которая у меня немножко торчит, и с обручем на голове. Прицепилась, как банный лист: «Надень да надень». А я ей: «не надену», а она мне; «ну надень». Я сказал:
— Ладно, нацеплю я твой обруч, только, чур, тогда ты будешь моя невеста.
А она говорит:
— Ладно, ладно.
Ей прямо до ужаса было надо, чтобы я нацепил этот чертов обруч. Ну, я и нацепил. Вечно я так: все мной командуют, кому не лень. Наверно, в жизни никто так ни над кем не смеялся, как Сусанка надо мной: она прямо-таки покатывалась со смеху, показывала на меня пальцем, теребила юбку и дрыгала ногами. Придурок, глядя на нее, тоже начал хохотать, этому лишь бы поржать, все равно, над кем. Мама пришла посмотреть, с какой это радости у нас такое веселье. Увидела меня с обручем на голове и говорит:
— Манолито, ты прямо как шут гороховый!
Удружила, называется! Через полчаса Сусанке наконец надоело ржать. Тут она начала выступать, что ей у меня дома скучно, и развеселить ее можно только одним способом: надо нам всем срочно накраситься и кем-нибудь нарядиться. Пришлось потихоньку свистнуть у мамы косметичку и пару ночных рубашек. Сусанка объявила, что она будет принцесса из сказки про лампу Аладдина. Меня она заставила раздеться до трусов, на голову повязала платок и сказала, что я буду за джинна. Тут эта зараза давай тереть лампу (в смысле, стеклянную вазу, синюю такую с красным, которая у мамы стоит на тумбочке рядом с диваном) и командовать:
— А теперь принеси мне Придурка, это как будто мой ребенок, которого у меня похитили. А теперь убей злодея, который хочет захватить мой дворец. А теперь насыпь мне еще шоколадных шариков, а теперь принеси стакан воды…
Она меня так замотала, что я весь взмок, пока носился колбасой по всей квартире. По сравнению со мной, у настоящего джинна была не жизнь, а сказка. В общем, терла она, терла свою волшебную лампу, ну и доигралась: расколотила мамину вазу. Я подумал: «Я так и знал, что этим кончится». Это у меня мама всегда так говорит, когда мы с Придурком что-нибудь ломаем.
Хорошо еще, что мы были одни, а то мама влепила бы мне подзатыльник прямо на глазах у Сусанки. Потому что если уж моя мама решила влепить тебе подзатыльник, она его влепит хоть на глазах у миллионов телезрителей. Она стесняться не станет.
Мы сидели и смотрели, как дедушка собирает осколки. Тут Сусанка говорит:
— Не вздумай рассказывать своей маме, что это я разбила вазу, а то ты мне больше не жених.
Сказала, сунула себе в карман пригоршню шоколадных шариков, повернулась и ушла, как будто так и надо.
Мы с дедушкой посадили Придурка на новый диван, чтобы он не порезался, только он все равно как-то умудрился подобрать осколок с пола и, конечно, сразу же порезался. Вытирать Придурка пришлось мне, потому что у дедушки простатит и его от вида крови тошнит. Придурок все время ревел, пришлось дать ему папин крем для бритья, чтобы он заткнулся. Эти баллончики с пеной его всегда здорово успокаивают.
Тут вернулась мама. Она у нас не работает в ЦРУ только потому, что в ЦРУ про нее пока еще не прознали, а так моя мама в сто раз круче Джеймса Бонда и всех его врагов вместе взятых. Она как вошла в квартиру, у нее под ногами хрустнуло, глянула на столик — и сразу поняла, что это разбилась ее ваза. Глянула на диван — и поняла, что там топтался Придурок в своих ортопедических ботинках, учуяла запах папиной пены для бритья — и поняла, что Придурок ее всю истратил. Глянула на дедушку — и поняла, что у него уже голова кругом идет. А потом глянула на меня, увидела, как я втягиваю шею, и поняла, что я только и жду, когда мне ее намылят по первое число. Ну, она набрала побольше воздуха и совсем уже собралась выдать все, что думает по этому поводу, а дедушка говорит:
— Не ругай мальчонку, это я вазу разбил. И пену мелкому тоже я дал, и на диван посадил.
Тут мама стала ругать дедушку, а он, пользуясь случаем, быстренько свалил в «Спотыкач» пить кофе и закусывать креветками. Он всегда так делает, когда расклад не по нему.
Вечером я залез к дедушке в кровать, чтобы погреть ему ноги. Обычно он мне за это дает двадцать пять песет для копилки, но тут я сказал, что сегодня буду греть ему ноги бесплатно за то, что он меня спас от электрического стула.
