Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Элен
Наказание было страшным. Еще издалека я заметила узкую морду красного старого Мерседеса, припаркованного возле бабушкиного дома.
– “Эти точно к нам,” – подумала я.
Багажник машины был открыт, а возле, на асфальте, стояли несколько битком набитых вещами больших пакетов. Я слезла с велосипеда и облокотила его на ограду.
– “Два, три, четыре …”, – считала шепотом я и заглядывала в открытый багажник, – пять, шесть, еще коробки с обувью и алюминиевый обруч.”
Ворота были настежь распахнуты, а по ступенькам вниз сползал широкий ремень с узором под крокодиловую кожу. Я зашла во двор, села на крыльцо и уставилась на поблескивающую пряжку ремня.
– Кэт! – вдруг раздалось за моей спиной. – Где тебя носит?
Я вывернула шею влево. На крыльце надо мной стояли две точеные белые ножки, обутые в маленькие лакированные туфельки. Туфельки со скрипом живо сбежали по лестнице, и в еще больше похорошевшем за год, что мы не виделись, личике я узнала ее.
– Элен! – воскликнула я и бросилась обниматься.
Элен или просто Лена доводилась мне двоюродной сестрой. Ее отец был старшим братом моей матери, а бабушка – не только нашей общей бабушкой, но и единственной из оставшихся в живых. Два с лишним года, что разделяли даты наших рождений, были ничем в сравнении с той пропастью, которая лежала между нашими воспитаниями и характерами. Элен родилась в Германии, когда перспектива уехать служить за границу сделала невозможное – союз ее безнадежно влюбленного отца и неприступной местной красавицы. Трезвую свадьбу сыграли наспех, без души, потому что долгожданная командировка была наконец-то подписана, да и скрывать дальше помноженное на двое счастье мужа и будущего отца было уже невозможно.
Пополнившееся семейство вернулось на родину, когда Элен исполнилось три года, но это однако не мешало ей в разговорах производить впечатление на собеседников воспоминаниями о своем счастливом немецком детстве. Вскормленная на чужбине детскими смесями с невыговариваемыми названиям, она питала слабость ко всему иностранному. Имена всех ее друзей звучали на иностранный манер, сама же она для них была Элен. Одним летом она дала мне имя Кэт, на что возражать, как и многие другие, я не стала. Не скажу, что мне это нравилось, но спорить с ней было бесполезно, так как она всегда апеллировала к своему старшинству, а следовательно, как ей казалось, и уму.
Отец Элен, будто персонаж анекдотов, был типичным прапорщиком – находчивым и веселым с большими загребущими руками. Изо всех сил он старался отсрочить невыгодно ранний уход на пенсию и, также не жалея сил, постепенно выносил на своих плечах груз предпенсионный приготовлений. Он любил “своих девочек,” как он называл Элен и ее мать, солдатский юмор и подержанные иномарки.
– Я думала, вы к морю поедете, – сказала я, продолжая крепко обнимать ее лимонную спину.
– Папе отпуск дали только на неделю, нам бы никак не уложиться.
– Ах, вот оно что! Значит – тебя решили в деревню к бабушке отправить?
– Что значит решили? – с деловитым видом ответила Элен. – Я сама напросилась, ты же здесь.
После этих слов она опять накинулась на меня и расцеловала в обе щеки.
Элен была поразительным существом. Все ее фразы и жесты были сборной солянкой из экспрессий героев мексиканских, бразильских, французских сериалов, заученных и перенесенных в реалии постсоветского пространства. Мало кто в то трудное время говорил о чувствах и сердечных муках, о них только смотрели по телевизору да вздыхали. Элен же не только подчинила распорядок своего дня просмотру всевозможных сериалов, но и в перерывах между ними перед зеркалом репетировала избранные пассажи из любимого.
– Пойдем занесем твои вещи.
– Ой, спасибо, моя дорогая! – воскликнула она и засеменила к машине.
– “Фальшиво”, – отметила про себя я.
Она жила с родителями в закрытом военном городке. Я в шутку называла это место “садом земных наслаждений” не только из-за того, что все земные блага и услады были доступны для его жителей в любых качествах и количествах, но и потому, что его просто не было на карте. По слухам там то ли выпаивали электронные платы для радио-локационных установок, то ли утилизировали снятые с вооружения ракеты, да только этот нескучный сад был обнесен высоким бетонным забором с колючей проволокой, а на двери будки проходного пункта красовалась надпись “вход строго по пропускам”.
Год назад, когда умер дед в разгар летней страды, до начала школы родители упекли меня за те самые бетонные стены, чтобы управиться с похоронами и “убрать со двора скотину” – так называла это бабушка, когда оправдывалась потом перед соседям за свое тягостное безделье. За эти пару месяцев, что я прожила в городке в семье моего дяди, я узнала о человеческих пороках больше, чем за всю свою последующую сознательную жизнь. Элен, искренне радующаяся моей компании, брала меня всюду, куда была вхожа сама. Подобно поэту Вергилию, она любезно разъясняла мне сакральные смыслы дискотечный танцев и пьяных квартирных сборищ с поочередным таинственным исчезновением по двое, а иногда и по трое, в темных закрытых спальнях.
Так, почти каждый наш вечер начинался у ларька, пестрящего красочными банками с надписями “Кола”, “Джин тоник”, “Трофи”, “Отвертка” и еще много чем. Там нас обычно поджидали уже в приподнятом настроении многочисленные поклонники красоты Элен. Она представляла им меня “маленькой Кэт” и при этом покровительски и хищно смотрела каждому в глаза, после чего юноши не заговаривали больше со мной до конца вечера. Все начиналось, когда один из парней, доставая из кармана и демонстративно разглаживая новенькие “косари”, спрашивал: “Тебе, как обычно, Элен?”
– Да, как обычно, – бросала она через плечо и кокетливо смеялась.
Высокий юноша неуклюже сгибался пополам перед унизительно низким отверстием в ларьке и, кладя на ребро сложенные желобом деньги, говорил: “Два тоника и лав из”. Иногда Элен просила купить “Сникерс” и добавляла – “для маленькой Кэт”, что означало одно – ужинать мы не будем и вернемся домой только к утру. Признаться, я очень любила и всякий раз ждала эти ее маленькие подарки, потому что вкус того шоколада был несравнимо лучше вкуса желтых конфет с повидлом, пренебрежительно называемых ею “собачьей радостью”.
Тоник выпивался медленно, иногда под гитару на лестничных подъездных клетках, иногда в лесочке за коллективными садами а иногда в школьном дворе, прямо перед окнами опустевшего на время каникул кабинета директора. На этом этапе к нам присоединялись еще несколько веселых фей, что вносило в разговор явное оживление, и мальчики начинали сигнализировать друг другу глазами. Я всегда держалась возле Элен, когда она, раскрасневшаяся после второго тоника, одной рукой оттягивала вниз подол своей короткой юбки, а другой – накручивала на пальцы кудряшки моих волос. Я съедала свою шоколадку и еще до наступления темноты, расшифровав сигналы мальчишеской азбуки Морзе, знала, кто похитит мою Элен на предстоящую ночь.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
