В роскошном просторном холле многоквартирного дома, где жил Мудзу, стояло несколько кадок с крупными декоративными растениями и дежурили пять или шесть надменных швейцаров в черном.
Это был мой второй визит сюда. Как и в первый раз, прежде чем впустить меня, швейцар позвонил наверх. Едва лифт доехал до сорок пятого этажа, я стремительно выскочила из кабины и повернула налево, даже не оглянувшись по сторонам. И вдруг за спиной услышала шаги и смех. Я оглянулась и увидела Мудзу.
Оказалось, когда швейцар позвонил и сообщил о моем приходе, Мудзу вышел мне навстречу и поджидал меня у лифта в надежде сделать приятный сюрприз. Но не успел: я слишком быстро проскочила мимо.
Мы оба рассмеялись. С тех пор как на первом свидании он вместо подарка преподнес мне увлажнитель воздуха, наш роман развивался во всех отношениях нестандартно. Помню, однажды мы болтали с ним по телефону. Я посмотрела в окно на черное небо и увидела молочно-белый диск луны, похожий на круглое пятно белой краски.
— Знаешь, — сказала я, — сейчас я смотрю в небо и любуюсь луной. Ах, это так романтично…
Последовала неловкая секундная пауза, а потом мы оба расхохотались.
В самом слове «романтичный» есть что-то глубоко интимное и сокровенное. Его никогда не следует употреблять всуе. Ибо, произнесенное вслух, оно чаще всего звучит смешно.
Багаж Мудзу стоял на полу в гостиной — он еще не успел распаковать вещи. При ярком свете кухонной лампы Мудзу долго искал две чашки и нож. Затем положил на столешницу два спелых блестящих лимона.
— Хочешь чаю с лимоном? — спросил он.
— Может, я сделаю? — как только я произнесла эти слова, он сразу остановился и сказал:
— Вот и отлично, давай!
Он протянул мне электрический чайник, насухо вытер руки, поцеловал меня и поспешно вышел из кухни.
Нельзя сказать, чтобы я считала себя более умелой хозяйкой, чем он. Просто мне казалось, что приготовить чай для любимого человека после продолжительной разлуки — это проявление заботы и любви. И я принялась за дело.
Это была замечательная кухня: просторная, удобная, светлая, белоснежная и до абсурда современная.
Здесь стоял впечатляющих размеров холодильник, похожий на поставленный на попа грузовик. В дверцу были вмонтированы кран для напитков и отсек для приготовления льда. Внутри тоже была специальная полка для напитков, куда спокойно поместился бы целый галлон жидкости; небольшое отделение с дверцей, а также полочка для вакуумных контейнеров с закусками. Картину довершала большая, очень емкая выдвижная полка для хранения остальных продуктов.
Оглядевшись, я увидела плетеную корзинку с традиционными японскими полотенцами фуросики и пустую белую фарфоровую вазу. Вдоль стены тянулся целый ряд кухонных шкафчиков с двумя сотнями кастрюль, сковородок, мисок и чашек всех форм и размеров. В кухонном шкафу хранились сковороды вок, всевозможные миски и дюжина разных ножей. Я насчитала тридцать разноцветных бутылочек ароматных приправ, в алфавитном порядке расставленных на двух длинных деревянных полочках для пряностей. В углу лежало несколько книг. Я просмотрела заголовки: «Разумный подход к приготовлению пищи», «Дзэн и кулинарное искусство».
Посреди этого престижно-изысканного кухонного великолепия у меня разыгрался не только духовный, но и самый обычный, прозаический голод, от которого свело желудок.
Я деловито налила кипяток в две чистые кружки с изображением персиков и бросила туда по ломтику лимона.
— А где у тебя мед? — громко крикнула я.
Мудзу вошел на кухню, открыл необъятный холодильник и откуда-то из глубины достал банку янтарного цвета, до краев наполненную медом с измельченными цветочными лепестками.
— Этот мед я привез из Доминиканской Республики. Он очень свежий. Я и для тебя привез банку, — с этими, — словами он пошарил в холодильнике и протянул мне точно такую же. — Это подарок.
— Спасибо. Ой, да она тяжелая!
Банка действительно весила как металлическая гиря от старых весов. Вообще-то Мудзу мог бы привезти мне в подарок что-нибудь более легковесное, скажем, коробочку экологически чистого хлопка, съехидничала я про себя. Мне нравилось в Мудзу все, в том числе и его подарки.
Я уже было собиралась отнести обе банки в гостиную, но Мудзу удержал меня. Он осторожно взял банки у меня из рук, отставил их в сторону, наклонился и поцеловал меня.
Я закрыла глаза, прислушиваясь к тому, как по всему телу разливается наэлектризованный медовый поток, заполняя каждый уголок моего естества и выплескиваясь наружу, заливая все вокруг, — его одежду, волосы, каждую пору на его теле. Я томилась в ожидании этого момента три недели.
Следует сказать, что из всех встречавшихся на моем пути мужчин Мудзу удавалось подарить мне самое большое блаженство — такое состояние, когда хочется жить вечно или тут же умереть. Он владел несравненным искусством, еще более удивительным оттого, что таилось оно под спокойной и невозмутимой внешностью. Но где-то в глубине его тела бушевал скрытый от посторонних глаз бездонный и могучий, таинственный океан страсти.
Дни шли, я все больше узнавала Мудзу и все отчетливее видела его уникальность.
Для него секс был духовным действом, окрашенным возвышенным чувством, которое присуще всем религиям Востока. Это был мистический акт с характерной эстетикой, преисполненный чистоты и мощи.
Что до меня, то литературное творчество и общение с людьми помогли мне осознать себя как личность, а секс — особенно в сочетании с любовью — позволял в полной мере почувствовать себя женщиной. Именно об этом я думала каждый раз, слушая песню «Портисхед» «Почему стоит быть женщиной».
Меня неодолимо влекла кожа Мудзу, я постоянно жаждала касаться ее. Это чувство было таким всепоглощающим, что я полностью растворялась в нем. Я сама стала воплощенной жаждой — движущейся, говорящей и ненасытной.
Такова была истина. Мне хотелось заниматься любовью с этим человеком ночи напролет. Я не могла иначе.
Не говоря ни слова, улыбаясь тихой и сдержанной улыбкой, Мудзу быстро раздел меня.
Я сидела на белой столешнице. Слева стояло огромное сверкающее блюдо. Справа — деревянные палочки для еды, венчик для взбивания и блюдце. И еще масса предметов, о назначении которых я не имела ни малейшего понятия.
И в этой суперкухне я была похожа на суперспелый, перезревший плод. Трепещущая в предвкушении наслаждения, истомившаяся и дрожащая.
— Ты вся дрожишь. Тебе холодно? — спросил он тихо. Плавным движением вынул фуросики из корзинки и укутал мне плечи.
У него ушло не больше секунды, чтобы расстегнуть молнию на джинсах, и столько же — чтобы с быстротой фокусника надеть презерватив. Это было откровенно и немного бесстыдно, но очень возбуждало.
Широко открытыми глазами я уставилась в потолок и изо всех сил старалась стонать потише. Все тело пылало, воспламененное перетекающей энергией двух начал — инь и ян. Я — инь, он — ян. Я — луна, он — солнце. Я — вода, он — гора на моем пути, незыблемая и несокрушимая. Экстаз был абсолютным, он граничил с бесчувствием. И в теплой уютной кухне мое распаленное тело взорвалось оргазмом. Я смотрела ему в глаза и лепетала:
