Как по команде, дверь класса ораторского искусства со стуком распахивается, и ученики начинают расходиться. Когда появляется Невилл, я выскакиваю перед ним и торопливо проговариваю стандартную форму: интервью, новые ученики, дурацкие вопросы для поддержания беседы, пожалуйста, помоги мне. О том, какой бесстрастный допрос я устрою, когда мы покончим с любимыми фильмами, я пока решаю умолчать.
— Конечно, — отвечает он и, слегка приобняв меня за талию, проводит в соседний класс — класс здоровья, судя по рисунку мутантных яичников на доске. Мы садимся, и он выжидающе смотрит на меня. Чтобы не пугать его раньше времени, я начинаю с вопросов, которые кажутся мне скучными. Но когда я спрашиваю, нравится ли ему здесь, в Томасе Джеффе, его лицо расцветает: — О да! Здесь такие свободные порядки, — восклицает он. — Вчера я подрался с одним парнем, который обвинил меня в том, что я пялюсь на его девушку. Я и правда пялился, но не потому, почему он подумал. — Он указывает на мочку своего уха. — У нее дырка размером с пуговицу, прямо тут.
Трудно представить себе место, по сравнению с которым власть директора Морган показалась бы анархией.
— Где ты учился раньше?
Он медлит с ответом на секунду дольше, чем следует.
— То тут, то там.
— А где было тут и где было там?
— Ой, я не помню, — отвечает он и, наклонившись, заглядывает в мой блокнот. — Какие еще у тебя есть вопросы?
Я временно сдаю позиции, и мы начинаем болтать про хобби. Он не фанат спорта, но достаточно разбирается в боксе, чтобы суметь ударить кулаком в нос, если его зажмут в углу; ему всегда нравилось актерское мастерство, но у него давно не было возможности этим заняться; занятия по ораторскому искусству — прекрасная возможность вспомнить старые монологи. Поскольку все идет хорошо, я осторожно возвращаюсь к более деликатным вопросам:
— Так ты живешь с Владом, верно?
До этой минуты Невилл казался идеальным объектом для интервью: откликался на все мои вопросы и очень мило формулировал ответы в лаконичной форме. Но теперь я буквально вижу, как между нами вырастает стена. Вместо ответа он только сухо кивает.
— Вы давно знаете друг друга?
— Несколько лет.
— Как вы познакомились?
Он отводит взгляд, как сенатор, которому задали аналогичный вопрос про нового стажера:
— Обыкновенно.
— То есть?
— На уроке, — быстро отвечает он.
— На каком?
— На уроке музыки.
Надеюсь, что актер из него лучше, чем импровизатор.
— Как интересно, — говорю я. — Мне не терпится услышать эту историю от Влада. Ой, можно было бы сфотографировать вас обоих с вашими инструментами! — восклицаю я, зная, что только сумасшедший согласится на то, чтобы это опубликовали в школьной газете.
— Ой, нет, я не хочу! — паникует он. — Не пиши это.
Я прячу улыбку за блокнотом:
— Что, прости?
— Нет, я думал про... другого друга. Джорджа. Да, Джорджа.
— А с Владом-то ты как познакомился?
Он откидывается на спинку стула, нервно посматривая в сторону двери. Сдержанно кашлянув, он закатывает рукав, открывая маленькую, странно переливающуюся татуировку на внутренней стороне предплечья. После того как он ввязался в драку из-за того, что глазел на туннель в ухе какой-то девчонки, я не ожидала увидеть у него на коже что-то подобное. Это восьмиконечная звезда, светлая в центре и переходящая в переливчатый темно-синий на концах лучей. В центре она образует завиток — нет, стоп, не завиток, а орнаментированную букву «Д».
— Интересная татуировка, — замечаю я. — Зачем здесь «Д»?
Следуя за моим взглядом, Невилл смотрит на татуировку с таким видом, как будто у него на руке сидит скорпион.
— Вывшая подружка?
Он фыркает:
— Еще чего. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Я могу рассказать, как когда-то играл Оберона из «Сна в летнюю ночь».
— Что означает эта звезда? — спрашиваю я, отказываясь сдаваться, но потом решаю смягчить вопрос. — Прости, просто я обожаю татуировки. Я думаю и себе сделать, но я очень хочу, чтобы она, ну, знаешь, имела какой-то смысл.
— Она ничего не означает, — как-то непривычно резко отвечает он. — Я бы избавился от нее, если б мог, но эта проклятая штука не стирается. Они позаботились об этом.
Его тон приводит меня в замешательство.
— Ты имеешь в виду тату-мастера? — невинно переспрашиваю я. — Тогда ясно.
— Нет, я имею в Виду... — Невилл замолкает, словно опасаясь проговориться. Он пытается скрыть это за непринужденной улыбкой, но мне ясно, что он зол на себя. Когда я снова бросаю взгляд на его татуировку, он опускает рукав. — Мы закончили? Мне нужно собираться домой.
— Нет, — отвечаю я, решив воспользоваться его замешательством и перейти в атаку. — Какие на самом деле отношения у Влада и Марисабель?
Его глаза расширяются.
— Это не... Я не... Они брат с сестрой, — неловко заканчивает он.
— Ясно. Тогда что это за фирма такая, которая отправляет родителей Влада в длительную командировку в Европе? И как твои родители могут спокойно относиться к тому, что шесть подростков живут вместе? И что Влад имеет в виду, говоря, что он...
Он резко встает, с грохотом опрокинув парту. Не успеваю я опомниться, как он стискивает мою руку мертвой хваткой.
— Было здорово поболтать с тобой, — говорит он. — Я серьезно. Мне понравился наш разговор. Но перестань задавать так много вопросов. Пожалуйста.
И не успеваю я его задержать, как он исчезает за дверью.
По дороге домой я прокручиваю в голове интервью, проклиная себя за то, что была слишком настойчивой и допытывалась о татуировке и загадочном слове «они». Я вспоминаю обрывок разговора, услышанного в столовой, где они не сошлись во мнениях по поводу важности посещения уроков базовых навыков; Влад определенно ведет себя как какой-нибудь босс, а существование некой организации объясняет то, почему они знали друг друга еще до переезда сюда.
Поворачивая на подъездную дорожку вслед за серебряным «жуком» Кэролайн, я перебираю в голове возможные варианты. Культ? Социальный эксперимент? Новое отстойное реалити-шоу для МТV? Все версии выглядят нелепо, и ни одна из них не объясняет, почему сразу же по прибытии сюда Влад нацелился на Кэролайн.
Это напоминает мне о том, что первым делом я должна убедить Кэролайн бросить Влада. Обычно я предпочитаю не говорить с Кэролайн о мальчиках. Когда нам было восемь и я рассказала ей, что мальчик, в которого она влюблена, ковыряется в носу, она меня поколотила. Но учитывая то, что отношения с Владом, судя по всему, могут оказаться гораздо опаснее козявок в носу, я решаю попробовать еще раз. Хотя я бы с радостью отложила этот разговор на потом — например, на тот момент, когда она съест ведерко мороженого. Или, еще лучше, на тот момент, когда в нее случайно попадет дротик с транквилизатором на африканском сафари.
