Книга Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

— Благослови подумать над твоими словами, — смиренно склонил голову государь.

Он и в самом деле засомневался, верно ли поступил, опалив умных советников, а теперь готовит им расправу. Окажись с ним рядом искренний патриот России, он, вероятно, вполне бы смог окончательно убедить государя в ложности обвинения честных мужей и во вредности затевавшейся расправы. Но к Ивану Грозному доступ честных бояр и князей был перекрыт наглухо — стая клеветников навалилась на государя скопом.

— Как же можно верить святоше Макарию?! Он был твоим врагом, он им и остался. А с Сильвестром и Адашевым в одну дуду дул, хотя вроде бы они тоже враждовали.

— Верно! Кому-кому, а митрополиту известно, что чары служителей демона очень часто пересиливают Божью благодать. Демон и его слуги — нахраписты, а Господь Бог — милосерден.

Понося слуг дьявола, они, не придавая этому значения, даже не понимали того, что говорят о себе, о своей наглости, и если бы Иван Грозный серьёзно осмыслил поведение новых любимцев, вполне бы мог понять их натуру. Однако любовь слепа, как и ненависть. Подозрительность тем временем уже устойчиво расположилась в душе царя.

— Быть суду без вызова обвиняемых.

Если принять во внимание знаменитую переписку, послание Ивана Грозного и князя Курбского, то в ней царь даже словом не обмолвился о главном обвинении Адашева с Сильвестром (отравление Анастасьи), за которую определил судить их самолично. Он оправдывал своё коварство иначе:

«Ради спасения души моей приблизил к себе иерея Сильвестра, надеясь, что он по своему сану и разуму будет мне споспешником во благе; но сей лукавый лицемер, обольстив меня сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы царствовать без царя, им презираемого. Они снова вселили дух своевольства в бояр; раздавали единомышленникам города и волости, сажали, кого хотели, в Думу, заняли все места своими угодниками. Я был невольником на троне. Могу ли описать претерпленное мною в сии дни унижения и стыда?»

В том же послании Иван Грозный называет Алексея Адашева «собакой, поднятой из гноища».

Вот такой наивный лепет. Разве не известно было тому же Курбскому, что Иван Грозный оставался при своих советниках полновластным государем?

Как бы то ни было, суд собрался: митрополит, епископы, архиепископы, бояре. Среди судей оказались и злобствующие монахи Вассиан Косой и Михаил Сукин.

Зачитали, говоря современным языком, обвинительное заключение. Митрополит высказался против суда без приглашения обвиняемых, несколько человек поддержало эту мысль, но злобная стая подняла гвалт, горячо подхваченный Вассианом Косым и Михаилом Сукиным. Твердили одно: колдовские чары подсудимых опасны. Не приводя фактов, которые бы подтвердили их вину, они настаивали на немедленном решении ради спокойствия государя и всего отечества. Требовали казни.

В это время братья Адашевы вторично встретились, чтобы обсудить своё будущее. Даниил, узнавший о том, что на суд не будет приглашён Алексей, настойчиво убеждал брата покинуть коварного государя и переметнуться к королю.

— Нет и нет! Не Ивану Грозному мы с тобой служили, но отечеству своему. За Россию любезную, многострадальную, я готов пострадать. Даже отдать жизнь. Никогда не стану изменником своей родины.

— Я иного мнения. Но я не могу бежать в Литву без тебя, ибо мой побег поставит тебя в ещё более сложное положение. Стало быть, будем прощаться. Предвижу — навечно.

Младший брат был более прозорлив. Действительно, они больше не встретились в бренном мире. Алексея Адашева морили голодом в Дерптской тюрьме, пока через полгода он не скончался, Даниила же, по воле Ивана Грозного, казнили немного раньше — ещё тогда, когда начались казни и ссылки сторонников Алексея Адашева, его друзей и родственников.

Перечислять всех казнённых и разосланных по монастырям не посильно. Иван Грозный изводил целые семейства. Казнив Даниила Адашева, он не пощадил и его двенадцатилетнего сына, а заодно и тестя Турова. Казнили троих Сытиных, сестра коих была замужем за Алексеем, и родственника его Ивана Шишкина с женой и детьми. Казнён князь Дмитрий Курлятьев, как друг Адашева и Сильвестра.

Князь Курбский свидетельствует: менее значимых, кто трудился вместе с Алексеем Адашевым на благо отечества, казнили целыми десятками, не меньше отправляли и в ссылку.

Оказался в опале и знаменитый воевода князь Михаил Воротынский. Придавать его смерти Иван Грозный не стал — очередь воеводы ещё не подошла, — царь сослал князя, вместе с семьёй, на Белоозеро, где пробыл тот несколько лет.

С особой изощрённостью Иван Грозный расправился с князьями Дмитрием Оболенским-Овчиной и Михайло Репниным. Предлог для расправы с Дмитрием Оболенским был не так уж и важный. Князь повздорил с Фёдором Басмановым, юным любимцем государя, в запальчивости сказав тому: «Мы служим царю трудами праведными, а ты — гнусными делами содомскими!» Фёдор Басманов пожаловался царю, и тот во время очередного пиршества самолично вонзил нож в честное сердце князя.

Михайло Репнин лишился живота по ещё менее значительному поводу: князь отказался в подражание Ивану Грозному на разгульном пиру надеть маску скомороха, да ещё позволил выказать недовольство: «Государю ли быть скоморохом? По крайней мере, я, боярин и советник Думы, не могу безумствовать». Царь в гневе взашей вытолкал князя из Большой трапезной, где козлоплясил в опьянении, однако не нанёс смертельного удара ни посохом с острым наконечником, ни ножом. Казалось, что на этот раз обошлось, но разве стая могла оставить без своего внимания подобную выходку честного боярина, к тому же приятеля Алексея Адашева? Дурной пример, как они рассудили, заразителен. Попусти одному, поднимут голову и остальные. Вот и жужжали пару дней клевреты государевы, убеждая его не проходить мимо дерзости, и тот в конце концов согласился.

— Умертвите. Да так, чтобы другим в назидание.

Изуверство несказуемое придумала разнузданная стая: палачи ввалились в священный храм, где бил поклоны в молитвах князь Репнин, и закололи его как жертвенного барана. Алая кровь добродетельного мужа разлилась по церковному полу.

Зло и кровожадность торжествовали. Россия стонала. Катились с плеч гордые головы славных князей российских. Беднела держава мудрыми умами и честными патриотами. Править страной стало злодейство.