Он вскрикнул и пошатнулся, но едва только она вырвалась, он тут же схватил ее в охапку и стал заламывать ей руки над головой.
— Вот так! — сардонически ухмыльнулся он. — Еще немножко — и ты расколешься.
— Не мучь меня! Прости, что сделала тебе больно. Но не могла же я стоять и давать тебе делать со мной все, что ты хочешь!
— Ага, будешь знать… Ты ведь, кажется, все про меня знаешь — как я думаю, как я чувствую. Поэтому скажи мне, guapa, что я сейчас буду делать?
Эмма еще пыталась вырваться, но у его рук была поистине железная хватка.
— Сейчас ты меня отпустишь и больше никогда не будешь трогать, — проговорила она, пытаясь справиться с дрожью в голосе.
Он медленно затряс головой, темные глаза угрожающе засветились в полумгле.
— Ты еще очень многого обо мне не знаешь! — Он снова грубо поцеловал ее и одной рукой продолжал заламывать руки, а другой стал оскорбительно ощупывать низ тела.
— Нет, — застонала Эмма полузадушенным голосом. Она отчаянно боролась, стараясь коленом ударить его между ног, но он принял такую стойку, что стал для нее совершенно неуязвим.
Эти его поцелуи уже не были демонстрацией техники, как те, дневные, ничего за собой не повлекшие. Эмма все более отдавалась во власть своего страха, она понимала, что сопротивление только возбуждает его. Ее тело потеряло гибкость, будто она приготовилась к неизбежному. Слезы лились по щекам, и боль пронизывала каждую клеточку ее тела.
— Пожалуйста, Луис, — умоляла она человека, в котором уже не усматривала ничего человеческого. — Что бы я ни говорила, что бы ни делала, я не заслуживаю этого. Даже будь я преступница, это не наказание… Так не наказывают…
Он вдруг отпустил ей руки и сам отступил на шаг, однако продолжал таращить на нее глаза, как будто она просочилась сюда из какого-то иного мира. С какой-то нежностью он посмотрел на ее заплаканное лицо и выругался, похоже, в свой собственный адрес.
— Пойди, приготовься к постели, — проговорил Луис устало, поднял жалюзи и вышел.
Заперев за собой дверь, Эмма до краев наполнила ванну и погрузилась в теплую глубину. Уже не находя в этом никакого комфорта, исчерпав весь источник своих слез, она надела халат, туго подпоясалась и вышла в спальню. Луис стоял на балконе, перегнувшись через перила.
— Отпусти меня завтра домой, — проговорила она, стоя в отдалении, — я скажу, что у меня заболел отец.
— Никуда отсюда. — Он взял ее за руку и потащил к постели. Потом закрыл балконную дверь, опустил жалюзи и бросился в кресло. — Ты ведь сказала, что у тебя только мать.
— Да, но мне легче солгать, чем на маму накликать беду. Прошу тебя, Луис. Я не смогу вынести этот спектакль. Я боюсь тебя.
— Господи, Аманда, неужели ты поверила, что я причиню тебе какой-то вред? — Он попытался заглянуть ей в глаза, но не смог выдержать ее взгляда.
— А что ты устроил?
— Мне ведь ничего не стоило снять с тебя все и самому раздеться, будь у меня было намерение…
— Можешь не объяснять. — Она вся вспыхнула от унижения. Неужели он и вправду не думал о насилии?
— Если уж на то пошло, да — ты меня взбесила своими феминистскими выкладками и насмешками над моей расторгнутой помолвкой.
— А что ты говорил мне?
— Я должен попросить прощения?
— Лучше расскажи мне, что произошло между тобой и Амандой.
Он долго смотрел на нее и наконец отрицательно покачал головой.
— Ты сама все всем рассказываешь о себе?
— Когда меня спрашивают, да. Почему же не рассказать? Мне ведь нечего скрывать.
Он сделал жест сдающегося — поднял руки вверх.
— Я думал, что в моих силах дать Аманде все, что она хочет. Но я ошибся. Она предпочла мне шотландского герцога, который подарил титул ей и их еще не появившимся на свет детям.
Эмме стало не по себе от его испытующего взгляда. Оказывается ее слова о женщинах, которые требуют от любимых не только денег, задели не тот его нерв, который она намеревалась задеть.
— Все же это не извиняет того, как ты со мной обошелся! — вспыхнула Эмма, и опять на глаза ей навернулись слезы.
— Наш договор остается в силе.
Даже теперь он не соизволил попросить прощения!
— Я здесь не останусь. Я твердо решила завтра уехать. Что ты скажешь дону Рафаэлю?
— Ничего не скажу, потому что ты никуда не уедешь. Клянусь, что как бы ты в дальнейшем ни подстрекала меня, я пальцем тебя не трону. Ты выступишь в роли, для которой создана. Срок нашего контракта истекает в субботу. Потом я провожаю тебя на самолет, ты летишь куда хочешь, и мы остаемся довольны друг другом.
— А если я откажусь?
— Я буду в бешенстве, дедушка в отчаянии. После болезни он еще никогда не был таким радушным. Ведь это ты совершила чудо.
— Какая же ты свинья, Луис!
Луис смиренно кивнул в ответ. Возможно, он воспринял это как своего рода похвалу.
— Ладно, я пошел чистить зубы.
Эмма влезла в ночную рубашку и плотно завернулась в одеяло. Конечно, это будет сущий ад. Но, видно, так предрешено свыше: он должен гнуть ее в бараний рог, а она повиноваться и терпеть. И потом, она жалела бедного старика, который с таким гостеприимством встретил ее в этом доме. А что будет дальше — уже не ее дело.
Бедный дон Рафаэль. А что, если он проживет дольше, чем предсказывают доктора? Тогда Луису придется сказать ему, что у них ничего не вышло. Она вздрогнула. Это, конечно, не ее дело, а Луиса, но все-таки, перед тем как им расстаться, она скажет ему, что такие-то вот игры и сводят стариков в могилу.
Луис пришел из ванной. Взял со столика стакан, отпил глоток, потом развязал пояс халата и сбросил его на пол.
Эмма оцепенела, сердце у нее заколотилось. Голый! Она так зажмурила глаза, что увидела белых мух.
— Buenas noches, guapa! — пробормотал он, как ни в чем не бывало, забираясь под одеяла и гася свет. Он как будто не отдавал себе отчета в том, что заставил ее пережить.
Она не проронила ни слова в ответ. Лежала под одеялом неподвижно, как труп. Кровать была просторная, она позволяла избежать его прикосновений. Но Эмма не могла больше тешить себя заверением, что он не прикоснется к ней. В темноте все ощущения обострены, и все те чувства, которые она испытывала, когда он повел себя угрожающе, ввернулись. Она сдвинулась на самый краешек кровати и запеленалась, как кокон, пытаясь удержать контроль над своим телом, но ее всю сотрясала нервная дрожь. От этого вскоре начала трястись вся постель.
— Что это? — прошептал Луис.
— Ничего. Все в порядке, — прошипела она и еще сильнее стала лязгать зубами.
Он долго вздыхал, крутился, потом протянул руку и ласково провел по ее спине. Она перестала дрожать и вдруг стала совсем бесчувственной.
