И снова правда. Малик действительно угрожал, что убьет меня из-за Розиного тела. Однако он не воспользовался возможностью осуществить свою угрозу, а вместо этого взял и исчез, так что Ханнины представления о моих сложностях несколько устарели. Кроме всего прочего, это означало, что прислал ее не он.
— Хорошо, Ханна, — сухо ответила я. — С пессимистическими прогнозами все ясно, показывай мне теперь свет в конце туннеля.
— Вот он, твой свет, Женевьева! — Ханна протянула руку и взяла Дария за подбородок. — Молод, красив, к тому же получил Дар совсем недавно, а значит, послушен и управляем. И Господина у него нет, ему не с кем сплетничать, а значит, никто не узнает, что ты с ним делаешь.
У Дария нет Господина? Я нахмурилась. Так не бывает! Разве что… Выходит, у шашней со злой колдуньей есть свои преимущества.
— Может быть, Дарию есть что сказать по этому поводу?
Ханна с улыбкой посмотрела на него:
— Тебе есть что сказать?
— Да, — бодро улыбнулся он в ответ, сверкнув клыками.
Тут я вспомнила, что Дарий по натуре сильный, молчаливый мужчина и щедро расходует только одно слово — «да». Если бы в его глазах не светился хищный ум, я бы решила, что он слегка умственно отсталый.
— Подумай, — тихо произнесла Ханна, — тебе больше не нужны будут таблетки, не нужно будет зависеть от милости какого-то вампира, для которого ты пустая забава, не нужно будет ни о чем ни с кем договариваться. Свобода, независимость, власть над собственной судьбой. Только погляди на него — это же конфетка!
Она словно бы читала мои мысли — а может быть, и в самом деле читала, — но чем больше я обдумывала ее сценарий, тем яснее мне становилось, что ничего не выйдет, а если и выйдет, то ненадолго. Да, сейчас у Дария нет Господина-вампира, но как только кто-нибудь из них узнает, что я использую его как источник яда, положение изменится. От одной мысли о том, что придется поменяться ролями, меня начало мутить, я была категорически против того, чтобы становиться чьей-нибудь кровной рабыней, поэтому и сама ни за что не завела бы себе раба, как бы он сам к этому ни стремился. Кроме того, в этой бочке меда была и другая ложка дегтя — весомая, с Ханну размером: может быть, у Дария и нет Господина, который им распоряжается, зато есть она, а она колдунья. Кому бы она ни служила — себе самой или другому, — мне ее услуги были ни к чему.
— И как это будет выглядеть, по-твоему? — медленно проговорила я. — Будем пользоваться им по очереди, через день, а воскресенье — выходной?
— Как пожелаешь, — улыбнулась она.
— Мне гораздо интереснее, чего желаешь ты, Ханна. Например, что вы искали в моем доме — и чего не нашли?
Ханна похлопала Дария по груди.
— Нас раскололи, мой сладкий! — После чего оглядела комнату и печально усмехнулась. — Хотя искать было почти что негде… о, только не обижайся, мне очень нравится твой интерьер, но неужели тебе не хочется чего-то еще — в общем, неужели тебе не хочется завести гнездышко, куда Дарий мог бы наведываться никем не замеченным, дом, который принадлежал бы тебе вне зависимости от щедрот Ведьминского совета?
Так вот где собака зарыта.
— Ладно, твои условия.
Ее глаза удовлетворенно вспыхнули. Она нагнулась ко мне — было видно, как ей не терпится заключить сделку.
— Граф сделал тебе подарок. — Она говорила о крупной шишке среди лондонских вампиров, с которым я была связана кровными узами и который, слава Богине, теперь обратился в прах, развеянный над водами Темзы. — Он подарил тебе яйцо Фаберже, в котором хранится сапфировый кулон. Это была одна из первых работ Фаберже, изготовленная в Санкт-Петербурге в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, подарок царя Александра Третьего царице Марии Федоровне, ныне, как считается, утерянный. — Она протянула ко мне руки. — Все, что тебе нужно, это продать его.
У меня отвисла челюсть. Ничего себе собака…
А я-то совсем о нем забыла, — наверное, потому, что никогда не хотела получить подобный подарок и никогда не считала его своим. Граф действительно отдал мне яйцо — в разгар истории с мистером Мартом, — но это был не подарок, а скорее письмо с угрозами ювелирной работы, дополнительный довод в пользу того, чтобы я согласилась стать его кровной рабыней. Я, конечно, представляла себе, что оно ценное — как-никак, Фаберже, — но почему-то решила, будто это современное изделие или дорогая копия, а не утраченный оригинал. Проклятье, откуда же Ханна о нем узнала?!
— Только не надо говорить, будто у тебя его нет, Дженни. — Улыбка ее отвердела. — Вспомни сначала, что я заведовала делами Графа. Я знаю, что он подарил тебе Фаберже, поскольку лично организовывала доставку. От имени и по поручению Графа, разумеется.
Я задумчиво прищурилась. В ее словах что-то не сходилось — я не понимала, что именно, но…
— У меня связи, Женевьева, — продолжала Ханна теперь уже четким деловым тоном. — Я могу устроить так, что ты быстро найдешь покупателя за достойную сумму; шестьдесят процентов тебе, сорок мне — плюс услуги Дария, как только они тебе понадобятся. — Она лукаво подняла бровь и прикоснулась кончиком пальца к основанию моей шеи. — Только он — или ты предпочитаешь менаж-а-труа?
Отвечать на этот вопрос я не стала.
— Вот мой телефон, — добавила она и выставила вперед руку ладонью кверху.
Дарий извлек откуда-то карточку — ни дать ни взять вышколенный ассистент фокусника. Ханна положила карточку на стойку рядом с упаковкой джи-зава.
— Позвони мне завтра, и мы устроим встречу и обсудим все подробности продажи. — Она снова улыбнулась — мне стало интересно, не ломит ли у нее скулы. — Уверена, это будет выгодное и приятное для нас обеих соглашение.
Я стояла, пила свою водку и глядела, как они убираются восвояси, — а потом включила компьютер.
— Сколько-сколько стоит это яйцо? — Грейс расплескала кофе и уставилась на меня круглыми от потрясения карими глазами.
Я вытащила из-под раковины чистую губку для посуды, намочила под краном и протянула ей.
— Если верить «Гуглу», десять-двенадцать миллионов фунтов стерлингов, — повторила я, не сдержав смешка при виде ее изумленной физиономии. — Как-никак, Фаберже.
— О Богиня! — Грейс заморгала, взяла губку и тщательно стерла пятно от кофе с балахонистого джемпера.
Я глядела на нее — какой же у нее все-таки усталый вид… Под глазами синяки, щеки цвета кофе с молоком приобрели землистый оттенок — она выглядела лет на пять старше своих двадцати девяти, кругленькие плечи поникли, всем своим видом жалуясь: перетрудились, мол. Мне было жалко, что она так себя загоняет и никогда не дает себе передышки, но об этом мы с ней спорили уже давным-давно — задолго до того, как начался нынешний затяжной спор обо мне и вампирах. Но поскольку до моей квартиры от «Надежды» ближе, чем до ее дома в Уимблдоне, она все-таки согласилась оставаться у меня, когда у нее было два дежурства подряд, а не пристраиваться на кушетке в своем кабинете в клинике. Хотя сегодня это оказалось ей не очень-то кстати. Когда ей наконец удалось освободиться после работы в приемном покое, пришлось еще приводить в порядок меня и мое обиталище: я так хотела избавиться от мерзкого липкого ощущения чужого присутствия в моей квартире, что меня обуял невроз чистоты.
