Сердитая, негодующая, она открыла четвертый, последний ящик – широкий и неглубокий. Неужели ей повезло? Из папки выпали газетные вырезки и рассыпались по ящику, когда она подняла ее. Ева взяла первую вырезку и прочитала заголовок: «ГУВЕРНЕР УКРАЛ РЕБЕНКА!».
– Что вы тут делаете?
Ева замерла, сердце ее остановилось. Она медленно повернула лицо к человеку, стоящему в двух шагах от нее.
– Я… я…
Глаза Алана остановились на газетных вырезках, которые все еще были у нее в руках.
– Вы роетесь в моих вещах?
Карие глаза смотрели на нее с презрением.
Два алых пятна, символы стыда, вспыхнули на ее бледных щеках. Она хотела бы провалиться сквозь землю.
– Я только… – Ева беспомощно пожала плечами и замолчала.
Лицо Алана потемнело от гнева, но он только протянул руку, ожидая, когда она отдаст вырезки. Его рука слегка дрожала.
– Извините, – пробормотала Ева прерывающимся голосом, передавая ему бумаги.
Алан оттолкнул ее в сторону и, сунув вырезки в ящик стола, задвинул его.
К черту ее! Проклятье!
Стоя к ней спиной, наклонив голову, он боролся с волной гнева, накатившей на него. Контроль! Контроль над собой. Он всегда был главной опорой его существования, всю жизнь.
Только почувствовав, что может говорить, не срываясь на крик, он спросил:
– Кто дал вам право обыскивать мои личные вещи?
Она ожидала, что он будет разгневан и громоподобным голосом потребует объяснений. Но вопрос, заданный почти обычным тоном, не только удивил, но и успокоил ее. Она набралась храбрости:
– Газетные вырезки – это не личные вещи. – Но, поскольку Ева все-таки чувствовала себя виноватой, она добавила: – Я только пыталась понять… понять вас немного больше.
– Вам не нужно понимать меня! – воскликнул он, с трудом справляясь со своими руками, которые хотели бы добраться до ее шеи. – Вы пришли ко мне за помощью. Я согласился, так? Разве нет? – Он требовал ответа.
Ева кивнула.
– И я буду вам помогать, но только в том случае, если вы оставите в покое мою личную жизнь! Это понятно?
Ева опустила глаза, не в силах выносить презрения в его голосе.
– Я не хотела… извините.
Алан не слышал ее, он уже вышел из комнаты. Конечно, он ее испугал. И он знал, что сейчас она пойдет вслед за ним, будет стоять и смотреть, как он поднимается по лестнице. Но он не остановится, потому что именно сейчас ему было необходимо уйти от нее. И поскорее.
В своей комнате Алан поднял дрожащие руки к глазам. Господи, да он испытывает к себе больше отвращения, чем к ней.
Почему он так разозлился? Эти вырезки теперь принадлежат прошлому. Вероятно, она не раз читала такие заметки в местной газете. Ему следовало бы избавиться от этих вырезок. Нет… Он точно знал, почему не расстался с ними. Как знал и то, почему жил в доме рядом с кладбищем…
Через час Алан принял горячий душ, потом холодный, побрился и переоделся. Он должен вести себя как нормальный человек, пока эта женщина находится под его крышей… пока он вынужден терпеть ее присутствие.
Спускаясь по лестнице, он втянул носом воздух. Ева явно что-то готовила, и он прошел на кухню.
– Чем-то очень вкусно пахнет. – Слова, которые вырвались у него против воли, прозвучали вполне естественно, чему он очень удивился.
Ева, хлопотавшая у плиты, оглянулась и на миг задержала взгляд на мужчине, стоявшем на пороге.
Только сейчас она заметила, что Алан по-мужски привлекателен. И даже весьма. Высокий, широкоплечий, поджарый. Черные вьющиеся волосы, вчера мокрыми прядями свисавшие на лицо, теперь были собраны в хвост. Лицо было бы красивым, если бы не глаза – они были такими воспаленными, словно Алан не спал неделю.
– Это только бисквит и колбаса с подливкой, – неуверенно прошептала Ева.
Легкая заминка в ее голосе странно тронула Алана. Он молча поставил на стол тарелки, пока Ева продолжала готовить.
Они сели за стол, не разговаривая, не глядя друг на друга, и все-таки это была их совместная трапеза.
Закончив есть, они привели в порядок стол и вместе вымыли посуду. Затем по молчаливому соглашению пошли в гостиную. И снова Алан задавал Еве вопросы, а она, на этот раз терпеливо и кротко, отвечала на них.
В результате Алан решил, что для начала необходимо отправиться в колледж, туда, где Чарли преподавал английскую литературу.
Пока он звонил и договаривался о встречах с теми, кто хорошо знал ее мужа, Ева искала на кухне, из чего бы приготовить обед.
Она делала привычную для себя домашнюю работу, которая не отвлекала ее от постоянных мыслей о судьбе дочери, но снимала часть напряжения.
Алан появился в дверях кухни неожиданно, в тот момент, когда она нарезала овощи для супа. Стоя на пороге, он созерцал эту уютную домашнюю сценку с чувством легкого раздражения.
– Я договорился о встречах на послезавтра, – резко проговорил Алан. – Мы будем говорить в колледже с деканом и парой преподавателей, которые хорошо знали вашего мужа.
Нож в ее руке дрогнул. Ева остановилась и перестала ссыпать нарезанные свежие овощи в большую кастрюлю.
– Почему мы едем туда? – спросила она. – Чарли там нет. – Потом добавила: – Вы только даром потратите время, а каждый упущенный час…
Алан уловил напряжение в ее голосе. Когда она снова взялась за нож, он увидел, что руки ее дрожат. Через несколько минут Ева подняла голову, но Алан уже ушел. Поставив кастрюлю на небольшой огонь, она выглянула в окно: дождь ослабевал.
Она прислушалась: в доме было тихо. Где Алан Стоун?
Сняв полотенце, которым она обвязалась вокруг талии вместо передника, Ева вышла из комнаты. В холле Алан натягивал куртку.
– Вы уходите? – быстро спросила она.
Ей не особенно нравилось его общество, но еще хуже было остаться одной со своими мыслями…
– Да, – коротко ответил он. – Иду погулять.
– Можно мне пойти с вами?
– Если хотите, – с трудом выдавил он после небольшого колебания.
На улице Ева глубоко вдохнула влажный воздух. Смеркалось, и золотистая дымка закрывала небо. Было прохладно, но приятно. Она почувствовала себя бодрее и почти не отставала от Алана, быстро шагавшего впереди нее. Они обогнули дом и мимо деревьев свернули вниз к ручью, делившему его владения почти пополам. Алан сунул руки в карманы, стараясь не замечать сопровождавшую его женщину.
Теперь они продвигались вдоль ручья, мимо орешника, дубов и других деревьев, протягивавших к небу свои голые ветки. Вдруг Алан изменил курс и направился к воде.
Они шли молча, слышалось только их учащенное дыхание, когда они прокладывали путь среди плоских камней вокруг ручья, сильно разбухшего от дождей. Алан хотел бы совсем не замечать Еву, но какое-то шестое чувство заставляло его тревожиться о ней. И не напрасно. Когда ее ноги соскользнули с покосившегося камня и она чуть не упала, он вовремя подхватил ее.
