— У тебя уши отросли, что ли? — опередил его Марк, критически рассматривая осунувшуюся физиономию аналитика.
Арт не в первый раз подумал, что между ним и инсубом, как в сообщающихся сосудах, перетекают одни и те же мысли. Но глазастый чёрт всегда успевает высказать их первым.
Для серьёзной беседы решили угнездиться в кафе-мороженом. Такое нашлось в южном секторе. В поздний час детей, главных потребителей сладкого льда, не было, но кафе оставалось открыто, и непонятно, кого ждала хозяйка за стойкой. Скоро всё объяснилось: здесь торговали ещё и молочными продуктами. Редкие покупатели заходили сюда принять вечернюю дозу соевого йогурта и запастись творожной пастой.
Тишина, безлюдье, низкие столики и уютные полукруглые диваны, на которых удобно развалились оба приятеля, располагали к разговору.
После порции льда с сиропом к Валевскому вернулось его обычное благоразумие, и он отказался от попытки вывести инсуба на чистую воду. Судя по всему, Марк знал о положении в зоне боевых действий не больше его самого и про галеты сказал безо всякой задней мысли.
Завтра с утра предстояло заняться пропавшим взводом племянника.
Артемий раздумывал: кто в ГУ может навести на след несчастных, оставшихся на Суше?
Лена с ума сходит от горя.
Бездна!
Как могли потерять целый взвод новобранцев?
У него складывалось впечатление, что неизвестная третья сила столкнула Надмирье и Подводные Колонии. «Не надо множить сущности без необходимости», — ответил он себе изречением Оккама. Следом его посетила мысль, что до сих пор он собирал сведения, делая срез информации в настоящем времени. Что, если имеет смысл вернуться в нулевую точку, ко времени Великого Погружения? Что, если культурные отличия, накопившиеся за двести лет, привели к войне?
В выборе тем Эйджи оказался парадоксален, как всегда. Валевский ничуть не удивился, когда инсуб завёл разговор о том же:
— По-твоему, сколько жителей Моря помнят настоящую причину Великого погружения?
— «Для всего есть пять причин», — пословицей отозвался Арт. — Причин и было пять. А, может, шесть, или тридцать шесть… А насчёт того, кто помнит… Думаю, историей Погружения вплотную интересуются три процента населения, не больше.
— Не маловато ли, аналитик?
— Добавим сюда процентов двенадцать тех, кто представляет в общих чертах, какая идея двигала первыми колонистами, но не вникает в тонкости. А вот три процента, о которых я сказал, — действительно знают, почему предки решились уйти в море.
— Я думал над этим. У меня тоже выходит примерно так. А остальные?
— Принимают всё как есть, не задумываясь. Общество Морских Колоний — самая эффективная форма человеческой самоорганизации.
— Самоорганизации: ты сказал! — Эйджи осклабился и затряс пальцем в направлении Валевского.
— Марк, кончай дурачиться. Той самоорганизации, которая немыслима без направленного контроля. И мы с тобой — винтики системы контроля.
— Нам нужно больше доверять друг другу, приятель, времена сейчас непростые. — Теперь инсуб говорил загадками. — Мне интересен этот разговор, и я хочу начистоту и до конца.
— «Крепка ли вера твоя?» — как говорили древние?
Эйджи улыбался:
— Ну, типа того. Или мы смотрим в одну сторону и видим одно и то же, или есть отдельные расхождения, или у нас разные мнения о путях Суши и Моря. Всё просто. Итак, мы оба в теме. Задай мне вопрос, аналитик, — серьёзно закончил он.
— В чём причина войны Моря и Суши?
— Хорошо, что ты не спросил, кто в ней победит.
— Есть сомнения?
— У меня — нет.
— И у меня тоже. На кой она нам нужна, — вот что меня мучает… И куда отправили Серого — тоже. Очень.
Марк промолчал. Вопрос Валевского был, скорее, риторический.
Вместо ответа инсуб задумчиво произнёс:
— Что было бы, если бы человечество не разделилось?
Валевский внутренне поёжился.
Сменилось несколько поколений со времени Великого Погружения, но путь, которым пошли на Суше, как и предсказывал предтеча Погружения русский церебролог Савельев, действительно вёл в тупик. Это было очевидно для жителей Моря. Но, каким-то уму непостижимым образом, внешних не волнует, что их цивилизация близится к закату. Или они не желают признать очевидное.
— Я думаю, сколько столетий осталось внешним? В смысле, когда они начнут снимать скальпы друг с друга и есть печень врага?
— Без инъекций наших технологий — лет триста.
— Ты не слишком щерд?
— Я верю в них, — вздохнул Валевский. — Но триста лет — это максимум. Запасы угля и нефти исчерпаны, а внешние не спешат совершенствовать работу с даровыми источниками. Технологии добычи ветровой и солнечной энергии у них не продвинулись со времён третьей мировой. До поедания друг друга, надеюсь, они не докатятся, но раннее средневековье эти ребята себе устроят, это точно.
— И при таком раскладе война с Морем не нужна Надмирью. Уж кому-кому, но внешним остаться без помощи Колоний — значит, уверенно отступить назад на век.
— И это только самый поверхностный прогноз, — буркнул аналитик. — Если завтра мы уберём космодромы в Танзании, закроем научные базы в силиконовых долинах и перестанем поставлять высокие технологии, да ещё лекарства, то уже послезавтра последствия для Суши будут непредсказуемые. Университетскую профессуру и высококлассных медиков с первых дней войны отозвали, и внешние сразу ощутили эту потерю.
— Предвижу, первой накроется энергетика и связь планеты.
— Факт. Хотя, может, мы недооцениваем внешних? Учти, мы с тобой патриоты моря, и не свободны от предубеждений насчёт Надмирья.
— Хе, и это говорит правительственный эксперт? Если уж ты не свободен от предубеждений, то что говорить обо всём нашем обществе?
— Ничего хорошего, сэр. В аналитике принято делать поправку до десяти процентов на человеческий фактор: культурные, межэтнические, индивидуальные и прочие заморочки…
— Но это же напрочь сметает точность прогнозов! — удивился инсуб. — Ребята, да вы же врёте. Ткнуть пальцем в небо — это очень плохая наводка!
Валевский двинул бровью. Формально Марк прав. Но в аналитике свои секреты, и их достаточно, чтобы добиваться правильного результата с максимальной вероятностью. Главное — чистота исходных данных. А вот с этим сейчас действительно проблема.
— Ладно, дружище, я больше не лезу в твои профессиональные тайны, — Эйджи вернул разговор в прежнее русло и пристально вгляделся в плавные обводы потолка над головой.
«Клянусь, знаю, почему ты любуешься потолком, — подумал Арт. — Небось, за моей спиной сейчас нарисовалась смазливая молодая мамаша. Неутомимый сатир вертит зрачками, чтобы блеск глаз был ярче, но при этом ему обязательно нужно делать вид, будто бы невзначай…»
