Личному составу объявили, что через пару дней специально сформированные группы будут десантированы в горные районы для организации и проведения исторического голосования. Как формировались эти команды, я не знаю, но оказалось, что я попал в один общий десант не только с ребятами из моего взвода, но и с Толиком Ерошенко.
Группы были немногочисленные: четыре человека плюс пятый, офицер. Нашей зоной ответственности стала Сванетия. За несколько суток до дня выборов караван грузовиков выехал за полковые ворота и направился по дороге в сторону Цхалтубо, знаменитого местного курорта, к горам, которыми я мог любоваться ежедневно из окна своего кабинета.
Пунктом назначения моей группы являлся Цагерский район. Говоря откровенно, это – не самое-самое высокогорье, до настоящих вершин еще было ехать и ехать, но нам надлежало остановиться на самых подступах, в Нижней Сванетии, даже не добравшись до административного центра, населенного пункта под названием Лентехи. Впрочем, мне, как человеку неискушенному, и таких гор было более чем достаточно. Голова кружилась от одного только взгляда в окно и от осознания того, что твоя жизнь находится в руках водителя «ГАЗ-66», в общем-то такого же раздолбая, как и ты сам, разве что отслужившего не полгода, а год или полтора.
До Цагери, гордо именовавшегося городом, хотя жили в нем около двух тысяч человек, а может, и того меньше, наш караван добрался изрядно поредевшим. По пути нас по частям пересаживали на аборигенский транспорт, и дальше по горному серпантину наши спецгруппы развозили уже местные жители. Ехали мы долго. Во-первых, расстояние все-таки было приличным. Во-вторых, на горных дорогах особенно не разгонишься, хотя, по-моему, местные водители на это чихать хотели. Так или иначе, в Цагери нам устроили привал. Нам – это мне, Толику, двум азербайджанцам: Кахрамону Мамедову из моего взвода и еще одному парню из противотанкового дивизиона, имени которого я не знал, а также нашему командиру, капитану Кочевникову из разведывательного.
С Кахрамоном, которого, естественно, все называли только «Мамед», у меня сразу сложились теплые отношения. Он был старше, то ли 23, то ли 24 года, обладал высшим образованием и занятной специальностью. Мамед выпустился из вуза технологом винзавода. Говорил он с забавным акцентом, с которым, как потом выяснилось, говорило подавляющее большинство «городских» азербайджанцев. Сельчане изъяснялись по-русски намного хуже. Ярким примером речи Мамеда была перманентная замена буквы «ц» на «ч», и наоборот. Например, Кахрамон всегда говорил только «цай», но, в то же время, «ЧСКА». В этой поездке, на правах более опытного служаки, Кахрамон взял меня под свое шефское крыло.
Мы сидели за накрытым прямо на улице столом, в тенистых зарослях каких-то неведомых мне деревьев, и наслаждались жизнью. На скатерти красовались хлеб, сыр, зелень, мясо, фрукты и стояли графины с вином. Еще перед началом трапезы мудрый Кахрамон, наклонившись ко мне, произнес:
– Андрей, прашу тибя, сделай мне добру! Послушай! Кагда будиш умират, скажи… Жэнщине какой скажи: «Кала батоно, момеци цхали, ра!»
Я напрягся и постарался запомнить.
– А что это значит?
– Сударыня, дайте напиться вады, – с удовольствием пояснил Кахрамон.
– А почему я буду умирать? – наивно поинтересовался я.
– Патаму шта! – классической фразой из анекдота ответил мой наставник и удовлетворенно откинулся на спинку стула.
Обед был чудесным! Я, кстати, на кормежку в полковой столовой не жаловался, она была на порядок лучше, чем в учебке, но с тем изобилием, что сейчас лежало перед моими глазами, ничто сравниться не могло по определению. Больше всего меня поразил сыр. Я всегда очень любил сыр, но такого я, конечно, раньше никогда не ел. Домашнего изготовления сулугуни напоминал свернутую в колечко ленту: можно было взяться за кончик и размотать этот сыр на несколько метров. Конечно, я этого не делал, как-то неловко было, неудобно, но съел я этого сулугуни, наверное, килограмм или больше.
Выпивали мы в разумном объеме. Капитан Кочевников, возглавлявший наш отряд, дал официальное разрешение на употребление алкогольных напитков. Сам он пил коньяк, а мы – красное и белое вино.
Тут, пожалуй, необходимо еще одно небольшое отступление… В старших классах школы я, как и многие мои сверстники, начал эксперименты с «излишествами разными нехорошими». Периодически я делал вид, что курю, периодически, что употребляю спиртное. Пили мы нечто, именовавшееся в те времена «бормотухой», а водку я попробовал уже в 10-м классе, опять же на проводах в армию одного моего приятеля. Этот эпизод я помню в основном по рассказам очевидцев. Но то, что я выпил три рюмки, – это я помню сам. После третьей, как гласят летописи, я залез в ванну, выбросил очки и заявил, что они мне больше не нужны, потому что я вижу лучше всех. Вот, собственно, и все. Из этого краткого рассказа следует вывод, что мое знакомство с алкоголем находилось на самой ранней стадии. Теперь возвращаемся в Цагери…
Привал закончился для всех, кроме капитана Кочевникова. Он уже находился в месте своей дислокации, поэтому мог спокойно продолжать пир. А нас с ребятами посадил в свой «газик» Юра, начальник Цагерского почтового отделения, и повез выше в горы. Мы проехали Догураши, Чхутели, Ласхану и наконец добрались до деревни Дехвери. Вернее, добрался я один, все остальные высадились раньше. Юра по дороге объяснил мне, что ближайшие дни я буду жить в доме его родителей.
– Мать тебя накормит и отправит спать, так что не волнуйся, – сказал он на прощание и укатил к себе домой.
Было уже совсем темно, потому что поездка от Цагери до Дехвери тоже заняла какое-то время. В ожидании Юриной мамы я бродил по фруктовому саду, окружавшему дом густыми-густыми зарослями. И вот на пороге появилась крошечная женская фигурка, едва различимая в ночи из-за своей черной одежды.
– Бичо, моди! Моди, – поманила она меня.
Бабулька была вполне карикатурной внешности – сгорбленная, с густыми усами и общим печальным выражением лица. Можно было сказать, что она очень напоминала Бабу-ягу в каноническом исполнении Георгия Милляра.
Она привела меня в какую-то комнату наподобие закрытой веранды и указала рукой на стул, стоявший у конечно же накрытого стола. Меню столь же впечатляло, как и днем, в Цагери. За одним исключением. Бабулька поставила передо мной точно такой же графин, с точно такой же прозрачной жидкостью чуть желтого цвета и маленькую рюмочку. «Жадничает старушка!» – подумал я, потому что несколько часов назад пил вино из больших граненых стаканов. И конечно, я ошибся. Меня подвела моя неопытность, потому что даже заподозрить местное население в недостаточном гостеприимстве было бы настоящим преступлением. Просто Юрина мама решила угостить меня чачей…
Я почувствовал, что пью не вино сразу же, с первым прикосновением губ к этой ароматной обжигающей влаге. Выдержав неожиданный удар, я внутренне сгруппировался и довольно быстро дошел до той степени опьянения, когда продолжение банкета стало весьма проблематичным. Бабушка отвела меня на второй этаж, показала комнату, в которой стояла кровать, утопавшая в немыслимом количестве перин, и оставила спать. Я нырнул в эти перины и практически сразу же отрубился.
