– Прости, пожалуйста, я сделала глупость, но я не нарочно.
Большая протянула руку к уснувшему плечу; белая кожа была холодной, твердой и бесконечно гладкой, как у ее кукол-манекенов. Она быстро отдернула руку, потом посмотрела на свои пальцы, словно их обожгло холодом.
Она инстинктивно поняла: Мама ушла. И тут вдруг что-то в ней разладилось.
Хлопья пыли – подметать, подметать, подметать, может, Мама проснется, оттого что воздух перемешивается и застывает в лучах света?
Вначале Маленькая не поняла, что произошло, потому что только Большая заходила комнату их матери; часто она даже проводила там ночь, словно у нее был не такой нос, как у всех. Маленькая ходила туда-сюда перед вонючей комнатой, но уже никогда не осмеливалась туда зайти. Прижавшись ухом к дереву, она тихонько умоляла через дверь:
– Мама, ну пожалуйста… Мама, проснись… Проснись…
Но Мама по-прежнему спала, а лежавшие вокруг нее розы из волшебной сказки начинали загнивать. Большая открывала дверь и прогоняла ее, зажав в зубах длинный липкий леденец:
– Мама устала, так что иди играть в другое место.
И она снова закрывала дверь, а Маленькая забивалась под стол, закусив ухо своего кролика.
О чем Мама и Большая могли говорить в этой бесконечной тишине?
Маленькая уже забыла, что воображала себе, но все-таки помнит, что часто ревновала.
– Алло?
– Ну, как работа?
– Они меня не оставят.
– А как ты справилась? Вот дерьмо, звонить по телефону – что тут сложного! Чем ты сейчас занята?!
Она закрывает глаза, убаюканная тихим гудением стиральной машины. Ожидает сокровищ и кружения платьев… но все становится темным и начинает вонять, из ничего возникает этот неизменный запах, молекулы прошлого, которые каждый день реактивируются дыханием – и лакомство воспоминаний мутирует, превращаясь в старый канализационный отстойник.
В квартире запахло гнилью, а потом и паразитами – дети не мылись, потому что их никто не заставлял. Беспорядок, разбросанные игрушки, все шкафы нараспашку, осколки разбитой вазы на полу, кастрюли, ставшие музыкальными инструментами, полупрозрачные мишки-конфеты, прокисшая картошка фри, небоскребы из печенья, покрытого шоколадом, одуряющий запах маленьких пастельного оттенка пони с боками, расписанными облаками, и беспрерывно работающий телевизор.
Если бы это так не затянулось и если бы не вонь, то квартира могла бы стать раем. Раем для малявок-несмышленышей.
Маленькой иногда нравится думать, что в тот вечер долгого сна сестра хотела всего лишь защитить ее, не дать ей увидеть Маму, которая уже не была Мамой. Но дальше все пошло не так, и через несколько дней мотивы старшей изменились: став крошечным диктатором маленькой страны, она уже набрасывала планы их великого будущего. Конечно, требовалось принять несколько решений, но Большая, казалось, отвергала то единственное, которое диктовали обстоятельства: ни в коем случае не вести себя так, будто ничего не случилось.
Например, надо ли им по-прежнему ходить в школу и детский садик? Большая постановила, что они останутся дома; время стремительно потеряло всякий смысл, отныне она сама решала, день сейчас или ночь, открывала и закрывала ставни когда вздумается, в зависимости от настроения. Уже тогда она предпочитала ночь, словно бесконечная черная завеса могла их от чего-то уберечь.
Есть / Спать / Есть / Спать / Есть / Спать. Главное спать: спящие красавицы никуда не торопятся.
Конечно, Маленькая подумывала о том, чтобы сбежать, постучать к соседям, обратиться за помощью к почтальону, который звонил в дверь из-за заказного письма, но она боялась Большой. Покончено с платьем из розового шелка. Покончено с фальшивой диадемой. Старшая почти изменилась лицом, и младшая думала, что это уже не ее сестра, а скорее кто-то, кто принял ее обличье, наверное, песочный человек – точно, этот гадкий песочный человек.
Сирена «Скорой помощи» ревет под ее окнами, словно механическая корова: она живет как раз посредине между казармой и больницей. Большая, даже когда ее тут нет, все равно устраивает шум.
Маленькая снимает обертку с супового кубика, бросает измельченную зелень в блестящую кастрюльку, поворачивает черную рукоятку электроплиты.
Надо поесть.
На самом деле она не голодна.
Под вечер вваливается Большая, навеселе и с упаковкой бутылок пива в руке. Ставит свою ношу прямо на пол и роется в ящиках. Находит открывашку. Маленькая сжимает кулаки.
– А твоя работа?
– Что моя работа?
– Ты же должна спасать людей, нельзя перед этим пить!
Большая откупоривает бутылку и насмешливо смотрит на сестру, прежде чем вызывающе отхлебнуть.
– Ты же должна спасать людей, нельзя перед этим пить! – повторяет она с издевкой.
– Я не шучу. Это нехорошо.
– Это нехорошо.
– Перестань…
– Перестань…
– Перестань, я тебе сказала!
– Перестань, я тебе сказала!
Как только Большая ушла на своих заплетающихся ногах, она выносит пустые бутылки в контейнер для стекла.
Вернувшись в свою каморку, скрещивает пальцы, чтобы этой ночью никто не позвонил в «Скорую помощь».
Через неделю их наконец нашли. Людей было много, все в темно-синей форме и высоких ботинках с серебристыми пряжками. Их вывели через заднюю дверь дома; Маленькая едва успела схватить своего кролика.
В полицейской машине пахло антисептиком, из портативного радио звучала бодрая музыка; их пристегнули ремнями. Большая плохо себе вела, визжала, будто ее режут, но Маленькая была спокойна: она ничего не понимала.
Их отвели в какой-то кабинет. Задавали вопросы. Отвечала только Большая.
Маленькая уже не знала, что рассказывать, но дама, которая с ними разговаривала, часто качала головой и вроде как улыбалась, хотя не очень похоже. Потом их перевели в дом к другим детям, которые странно выглядели – особенно тот мальчуган, у которого по бокам болтались совсем крошечные ручонки, Алек Келански. Они его боялись.
В приемнике-распределителе дети появлялись, исчезали, появлялись, исчезали, только Келански постоянно там оставался, вплоть до ухода Маленькой – впрочем, наверняка и после этого.
Сразу по прибытии их окрестили Дочерьми Покойницы. Но в лицо так не называли, нет – по правде сказать, все их немного побаивались, даже Малорукий. Маленькая долго не могла понять, почему они стали для всех Дочерьми Покойницы: ведь у большинства остальных матери тоже умерли, но про них ничего такого не говорили.
При встречах с журналистами она уловила нюанс.
Есть покойницы и Покойница.
