– Une minute![23]– донесся из глубины дома звонкий голос.
Филипп почувствовал стеснение в груди. У него вдруг перехватило дыхание, и ему с трудом удалось восстановить его. Он практически мгновенно узнал этот голос. Правда, сейчас он звучал дружелюбно и приветливо. Он прошел по второму зальчику, разглядывая замечательную коллекцию остроконечных шляп, включая бумажные новогодние колпаки, сохранившиеся с двухтысячного года, колпачок принцессы по случаю дня рождения, головной убор средневековой дамы и, разумеется, ряд колдовских черных шляп с широкими полями. Он пробежал взглядом по каждому экспонату выставки, пытаясь сообразить, с чем ему придется столкнуться, хотя все равно не мог себе позволить никаких колебаний. Что-то неудержимо влекло его к милой обладательнице того голоса, скрывавшейся за последней аркой.
Он лишь немного помедлил перед узким арочным проемом на пороге крохотной кухни. Слева в коридоре висели три куртки с пышными буфами на рукавах, частично закрывавшими проход. Магали Шодрон трудилась за столом, покрытым мелкими голубыми плитками – его такая довела бы до полного безумия. И как она умудрялась содержать в чистоте швы между этими плиточками? Что же она делала, если надо было раскатать тесто – каждый раз выкладывала на стол чистую разделочную доску? В его голове не укладывалось, как можно согласиться работать не на мраморной поверхности. Не на гранитной, а la limiteе[24]. Но кому могло понравиться покрытие из голубых плиточек?
На столе перед ней стояли две тортовые формы, которые она, должно быть, только что заполнила. Грязновато. Ему пришлось подавить побуждение схватить белую салфетку и вытереть все края, чтобы убрать остатки ненужной обсыпки со стенок форм. Он непроизвольно слегка передернулся, увидев, что часть крошек попала на шоколадную массу. Причем ее поверхность Магали даже не сделала идеально гладкой. Масса слишком охладилась еще до того, как ее залили, и на поверхности остались заметные следы разливательной ложки. У него аж руки зачесались – так ему захотелось схватить эту ложку и проучить мастерицу как нерадивую ученицу.
За ее спиной, так близко от нее, что, поворачиваясь, он сам всякий раз рисковал бы удариться локтем, на плите стоял ковшик с шоколадом, подогреваясь на самом слабом огне. Аромат уже распространился по кухне и, окутывая его, дразнил обоняние. Chocolat chaud? Когда же последний раз он пил chocolat chaud? Подступили осенние холода, листва уже отливала бронзой, и идея уютно устроиться в кресле с чашечкой горячего шоколада вдруг показалась ему на редкость привлекательной.
Она работала без передника, по лицу ее блуждала довольная улыбка. Ее прическа отличалась все тем же небрежным совершенством, какое он наблюдал на днях, каблуки очередной пары черных сапожек добавили ей десять сантиметров роста и способствовали тому, что облегающие джинсы классно подчеркивали задние округлости. Пуловер сине-черных оттенков сексуально сместился, обнажив одно плечо.
Глубоко вдохнув аромат шоколадного напитка, Филипп пробежал пристальным взглядом по нижним округлостям, и, быстро метнувшись вверх, его жадные глаза приступили к изучению обнажившейся ключицы.
«И ты еще хотел проучить ее как нерадивую ученицу? Нет, Филипп, придерживайся-ка ты лучше главных приоритетов», – произнес в его голове мудрый советчик.
Поглощенная приготовлением шоколада, она по-прежнему пока не замечала его. Он с трудом мог дышать, а она ну никак не замечала его близости.
Он ступил на порог. И как раз заполнил собой весь арочный проем. Большую часть времени своего бодрствования он ежедневно доминировал на кухнях, превосходящих это тесное помещение раз в тридцать. Правда, Магали и на ходульных каблуках едва доставала ему до плеча. Поэтому он просто стоял на пороге и посылал ей мысленные призывы.
Ее сопротивляемость удивила его. Похоже, она не могла вырваться из своего шоколадного мирка. Когда он все-таки шагнул в голубую кухоньку, улыбка Магали слегка притупилась, став более сдержанной. Голова ее поднялась, и легкая дрожь пробежала по ее телу, как у человека, пришедшего с холодной улицы в теплый дом.
Она медленно перевела взгляд в его сторону, словно пробуждаясь от приятного сна.
И тут же вздрогнула, размазав ложкой шоколадную массу по стенке формы.
– Позвольте мне. – Наконец он не выдержал.
Форма с тортом оказалась всего в шаге от него. Он схватил бумажную салфетку из коробки как единственную вещь на ее кухне, отдаленно напоминающую профессиональное белое полотенце, и вытер перемазанные стенки. Одним очищающим взмахом, по всему ободу, стерев при этом не только капли массы, но и ту треклятую лишнюю обсыпку.
Он мог бы также удовлетворить второй порыв и, вооружившись ее ложкой, идеально пригладить шоколадную массу, если бы она не смотрела на него так, будто хотела треснуть его по лбу этой самой ложкой. Филипп стряхнул с пальцев зеленоватые крошки обсыпки и глянул в ее разъяренные глаза.
Малейшие признаки недавней улыбки начисто стерлись с ее лица. Она околдовала его одним только взглядом.
– Какого черта, что вы тут себе позволяете?
Шагнув к тортовой форме, он занял место в непосредственной близости от Магали: плечом к плечу, вернее, его локоть находился на уровне ее плеча, а бедро соприкоснулось с ее боком. В этой крохотной кухне у нее не было никакой возможности отступить в сторону, пропуская его. И он ничуть не сомневался, что она не отступила бы, даже если бы таковая возможность имелась. И ее неспособность дать задний ход вдруг вызвала в нем безумное возбуждение.
– А там абрикосовая начинка?
За ковшиком с горячим шоколадом на незажженной горелке стояла кастрюлька с оранжевой массой, которая, судя по виду и запаху, являлась свежесваренным абрикосовым джемом.
Абрикосы… Зеленые крошки молотых фисташек… Она сделала фисташковую обсыпку. И абрикосовую начинку. Ингредиенты в точности повторяют то пирожное, что она отвергла у него на прошлой неделе.
Неужели она вспоминала свой визит в его мастерскую? Мстительная улыбочка зазмеилась на его губах. Не исключено, что она настолько сожалела о своем отказе, что в итоге попыталась сама приготовить нечто с таким же вкусом?
Если он прав, то она, должно быть, сейчас в ярости от того, что он застал ее за таким занятием.
«Что… собственно… вы себе позволяете… на моей кухне? Уходите немедленно!»
Возбуждение Филиппа резко обострилось. Ему не следовало вмешиваться в ее стряпню, она, бесспорно, права. Самое элементарное правило профессиональной этики. Но сейчас, раз он уже позволил себе вмешаться, а их тела соприкоснулись, она выглядела настолько соблазнительно в своем безумном возмущении, что он испытал почти непреодолимое желание придвинуться к ней еще ближе и посмотреть, что она будет делать. Это желание разворачивалось в нем игривым львенком, выпуская свои коготки и побуждая перейти к действиям.
