— Учтите, сеньора, меньше чем за сотню я не работаю.
— Деточка, — успокоила ее Кармен, — в нашей организации мы меньше чем за триста даже к телефону не подходим.
Меня она спросила:
— Ты уверен, что хочешь к нам?
Я ответил:
— Это было бы забавно.
Именно эти слова стали моим пропуском в Клуб, а вовсе не Лусмила и не тот факт, что Докторша начала кокетничать со мной, едва я переступил порог ее кабинета, и в результате затащила в спальню, со стен которой смотрели мускулистые мачо Тома-Финна.
— Забавно: вот ключевое слово. Это мне нравится. Ты мне нравишься. Я хочу предложить тебе кое-что весьма интересное. Не считая гонорара за албанку. За нее ты получишь полторы тысячи. Ее еще нужно приручить, привести в порядок, но в целом она нам годится. Гальярдо наверняка рассказал тебе о наших правилах. На всякий случай напоминаю: никаких романов с трофеями, никакой любви и прочих глупостей. Я говорю это, поскольку вижу, как ты смотришь на эту албанку. Ладно, с этим все ясно. Дальше: чтобы работать охотником, нужно не бояться самолетов, иметь очень-очень хорошие отношения с легавыми, ну да об этом я позабочусь, и не влюбляться. Отсутствие подружки большой плюс для охотника. Иметь широкие взгляды и хороший вкус. Нас интересует весь спектр сексуальных типов. Другими словами, нам нужны как эфебы — сейчас особенно, поскольку прибывший из Марокко материал оставляет желать много лучшего, — так и девственницы. Красавчики, одетые в кожу, и здоровенные негры, чувственные уроженки Карибов и нежные тайские орхидеи. А сейчас я намерена поручить тебе твое первое задание, которое тебе наверняка понравится: ты сможешь покататься по миру, хорошенько развлечься и проявить себя. Слышал, что творится в Аргентине? Экономический кризис, самый настоящий дефолт, и для нас это очень кстати, ведь там полно красивых людей, так что мы должны быть благодарны этим козлам, которые свалили из страны вместе с вкладами граждан. Иногда нам везет: белые трофеи — большая редкость, но благодаря войне на Балканах мы обзавелись восемью югославами и четырьмя чехами. Каждый выложит тебе целый сценарий для блокбастера из собственной жизни, один круче другого, но лишь в том случае, если у тебя хватит ума расспрашивать их о прошлом. Поработав с нами три-четыре года, любой из них сможет вернуться домой и открыть свое дело или поселиться здесь, чтобы жить на ренту. Но, как тебе наверняка рассказывал Гальярдо, так поступают далеко не все. Большинству тех, кто не стал продлевать с нами контракт под предлогом того, что уже получил гражданство, сумел подцепить какого-нибудь привередливого клиента, приносившего нам сотни евро. Говорю тебе, Аргентина — вот наша золотая жила на сегодняшний день. Финансовый кризис для нас подарок небес: представь, очередь на несколько дней у испанского посольства, и тут появляешься ты, обходительный молодой человек в костюме, сотрудник барселонского модельного агентства, и сообщаешь, что мог бы — и сможешь — выправить визу при помощи одного телефонного звонка. И облизываешь их с ног до головы, пока не согласятся. Мне нужны три девушки и трое парней. Гальярдо наверняка упомянул, что перед тем как доставить трофеи, ты можешь их попробовать. После такого шанса не представится. Не подумай, что я тебе не доверяю, но согласно контракту ты обязан держать со мной связь и высылать предварительно фотографии трофеев, чтобы я могла отобрать подходящие. Я не собираюсь делать документы тому, кого потом забракуют. Сначала мне надо на них посмотреть. Ну как? Что скажешь? Правда, здорово?
Что я мог сказать? Я продолжал глупо улыбаться, думая, что брат обзавидуется, когда узнает, что я обошел его сразу на пять кругов. Тот факт, что охотиться придется и на мужчин, ни капельки меня не беспокоил. Всякий раз, когда мне случалось возбудиться при виде какого-нибудь красавчика на пляже, в музее — в основном перед работами прославленных фотографов-геев вроде Брюса Уэбера, Мэплторпа, Герберта Риттса или Плэтта Лайнса — или перед телевизором, — как-то раз я смотрел конкурс “Мистер Испания” и ужасно расстроился, когда мистер Канарские острова не победил — я твердо говорил себе: ты гетеросексуал. Это должно было означать, что я никогда не решусь пойти с одним из этих парней дальше абстрактных фантазий, никогда не заявлю о своем желании вслух, а если мне представится случай, не стану ничего предпринимать и отдамся на милость обстоятельств.
Я отправился в Буэнос-Айрес, словно на уикэнд в горы, не раздумывая о том, во что ввязываюсь, и не мучаясь угрызениями совести. Родным я сказал, что хочу снова попробовать себя в качестве клоуна-волонтера. Отец позеленел от злости и процедил сквозь зубы, чтобы я не вздумал привезти из Аргентины невесту, если собираюсь и впредь проживать в его доме. Мать, оторвавшись от платья в черно-синюю полоску, которому предстояло пойти на обложку для “Войны и мира”, попросила, чтобы я не забывал молиться перед сном (в тот период священники вызывали у нее больше доверия, чем психологи и тренеры из спортзала). Бурная весна превращала европейских юнцов в идеальные машины для секса, а мой путь лежал в царство осени, нищеты и хаоса, где любой иностранный турист казался миллионером. Меня немного тревожило лишь отсутствие обратного билета, да еще прощальное признание Докторши:
— На самом деле я хотела отправить в Буэнос-Айрес Гальярдо, чтобы немного подправить его статистику, а то у него хорошо получается только с детьми, а нас, как ты понимаешь, интересуют и другие представители человеческого рода. В общем, я сказала: “Поезжай в Буэнос-Айрес, Гальярдо, и постарайся улучшить свои показатели”. Он, ведь, кажется, сам оттуда и обожает рассказывать, как бежал от военной диктатуры, хотя сам не верит в свои россказни. Я сказала: “Гальярдо, поезжай в Буэнос-Айрес, а то совет директоров уже начинает тобой интересоваться”. Но у нашего Гальярдо, видите ли, личные проблемы. Я не говорила, что он одно время собирался постричься в монахи? Даже успел пожить в монастыре. Видит Бог, я давала ему немало шансов, посылала в Боливию за его обожаемыми детишками, но в Аргентине нам нужна свежая кровь, кто-то молодой, амбициозный и хваткий, вроде тебя; я надеюсь, ты не повторишь ошибок Гальярдо; если тебе нравятся блондины, это вовсе не означает, что они должны нравиться всем; помни, что жемчужины, которые ты находишь на свалках, предназначены не для тебя; помни о богатых молокососах, помни о пресыщенных сорокалетних банкирах, которые хотят чего-нибудь погорячее, помни о сумасшедших старухах, мечтающих о крутых мачо, помни и не будь как Гальярдо; он ненормальный, как все рыжие.
За несколько минут до вылета моей внутренней полиции нравов почти удалось убедить меня, что я ввязался в тошнотворно мерзкое дело. К счастью, моим попутчиком оказался антиквар, летевший в Аргентину скупать упавшую в цене мебель, картины и драгоценности, на которые он прежде мог только облизываться, разглядывая роскошные каталоги. Когда в новостях по телевизору сказали, что в Аргентине разразился экономический кризис, этот тип, не мешкая, начал собираться в дорогу. “Я не один такой, — признался он, — впереди сидят двое моих коллег, а в очереди была еще пара букинистов. Такой случай упускать нельзя”. Все, кто был на борту, чувствовали себя причастными к какому-то отвратительному заговору, каждый из нас словно вымазался в липкой грязи, и нам оставалось только жалобно блеять в свое оправдание: “Я не один, здесь еще двое таких, как я”.
