Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
— Мы от Ирины Петровны. Сумку привезли. Макс дома?
Губы старухи плаксиво скривились.
— Так вы от Ирочки? Господи, как хорошо! А то не знала, что делать, куда идти? Раньше хоть почта была, могла телеграмму отправить, а сейчас совсем мы от мира отрезаны. Даже радио нет, правда, оно всегда плохо работало, даже при советской власти. Телевизор вон четыре дня не кажет, да и не до него мне сейчас… У Максика телефон был, мы с него всем миром звонили, то в «Скорую», то в райцентр…
И горестно покачала головой:
— Ой, беда, совсем беда!
Юля вышла из машины. Старуха явно была напугана. И руки, которыми она держалась за доски забора, тряслись не от старости. И многословие это не от болтливости. Старуха будто боялась произнести нечто более страшное…
— У вас что-то случилось? — спросила Юля участливо.
Старуха мигом переключилась на нее:
— Ой, милая! Говорю же, беда! Максюша пропал! Почитай четвертый день пошел как ни слуху ни духу! — и заплакала, вытирая слезы кончиком платка.
В этом бесхитростном жесте было столько отчаяния и неподдельной горечи, что сердце у Юли сжалось, хотя она считала себя жесткой, не склонной к сантиментам особой.
Никита нахмурился и быстро взглянул на Юлю. Она ответила ему встревоженным взглядом, достала мобильник, взглянула, недовольно хмыкнула:
— Нет сети и, похоже, не будет! — затем посмотрела на притихшую Глафиру, улыбнулась ей и спросила: — Чаем не напоите? Мы ведь четыре часа до вас добирались. Заодно и про внука расскажете.
Бабка перестала всхлипывать и споро двинулась к воротам. Чай попить — святое дело, особенно если гости пожаловали!
— Вы машинку во двор загоните, — посоветовала она. — Вон она у вас какая… расписная. Мало ли кто мимо пройдет. Сынок, помоги ворота открыть.
Покосившиеся створки сердито скрипнули. Никита пыхтел, тянул их на себя, но напрасно. Наконец одна открылась полностью, другая, перекошенная, не поддавалась. Пришлось отступить, и, утирая пот со лба, он недовольно спросил:
— Протиснешься?
— Попытаюсь, — ответила Юля, с сомнением посмотрела на узкий пролет и призналась: — Не нравится мне тут! Может, в полицию позвоним?
— Не забывай, Макс от армии прячется. Надо сперва мать в известность поставить, — Никита махнул рукой. — Заезжай, выехать всегда успеем. Не стоит перед деревенскими светиться.
— Все, кто хотел, нас уже увидел, — Юля усмехнулась и движением головы показала на колодец.
Там торчала бабка в старых тренировочных штанах, галошах на босу ногу и в спортивной куртке химической расцветки. Прикрывая глаза от солнца козырьком ладони, она даже не пыталась скрыть интереса к приезжим.
Юля села за руль и удачно заехала во двор. Возле деревянной будки истошно лаяла и металась на короткой цепи черная дворняжка размером чуть больше кошки.
Никита с натугой вернул створку ворот на место и задвинул засов. Дворняжка совсем обезумела, но цепь не позволяла цапнуть нежданных гостей за ноги.
— Сумку захвати! — велела Юля.
Она вышла из машины и с любопытством разглядывала деревенский двор, крытый по старинке широкими деревянными плахами.
Вроде бы не сарай — вон сколько места, не курятник, не амбар, а все под рукой, спрятано от дождя и снега, аккуратно прибрано, с деревенской тщательностью расставлено по местам. Высокая поленница, длинные лавки вдоль стен. На них и на полу громоздились рассохшиеся кадки, алюминиевые фляги, старые ведра, облупленные кастрюли. На полочках — пыльные стеклянные банки и глиняные кринки. Для машины, конечно, места мало, но мотоцикл при случае приткнуть можно. Под потолком, рядом с двумя ржавыми серпами и лезвием косы-литовки, висели прошлогодние березовые веники со сморщенными, посеревшими листьями, а рядом — свежие, слегка привядшие, но еще зеленые. Юле нестерпимо захотелось в баню — парную, с одуряющими запахами дерева и березовых листьев, чтобы смыть липкий пот и пыль, казалось, пропитавшие ее насквозь. Но баня была из области фантазий, и, вздохнув, она направилась вслед за Никитой к дому.
Они поднялись на выкрашенное желтой краской крыльцо. Вытерли ноги о домотканый коврик возле порога и вошли в сени — чистенькие, со старым резным буфетом в углу. Сломанную ножку ему заменял кирпич. Рядом — два венских стула, столь же старых и облезлых, как буфет. В углу — деревянный мучной ларь, над ним на стене — выцветший плакат с пышной девицей в платочке, которая прижимала к себе сноп пшеницы и радостно улыбалась. Надпись на плакате гласила: «Убрать урожай до последнего зерна!» Пол пересекала ковровая дорожка, давно потерявшая цвет.
Дверь в избу была открыта, проем закрывала тюлевая занавеска, видно, от мух и комаров. Сквозь нее было видно: Глафира возится возле большой русской печи, которая занимала добрую часть кухни. Молодые люди переступили порог и огляделись. В доме было прохладно, полутемно и по-деревенски уютно. Пахло гречневой кашей и топленым молоком. Полы закрывали домотканые половики в разноцветную полоску. На окнах полыхали герани. Возле стола, застеленного яркой клеенкой, сидела на табуретке рыжая кошка и намывала гостей. В углу гудел старенький холодильник.
— Чего возле порога мнетесь? — Глафира неожиданно улыбнулась. — В ногах правды нет. В зал проходите, там будем чаи гонять!
Они оставили у порога сумку для Макса и послушно прошли в большую комнату в три окна. На подоконниках цвели бальзамины и гортензии. В центре — круглый стол с красной бархатной скатертью и хрустальной вазой с бумажными цветами. В переднем углу — божница с небольшим киотом и горевшей перед ним лампадой. Из-за киота торчал сухой пучок вербы и выцветший бумажный веер.
В правом углу стояла кровать под пикейным покрывалом с кружевным подзором и пирамидой из пяти подушек. На огромном, во всю стену ковре — чуть ли не фотогалерея: в большинстве своем черно-белые снимки в причудливых деревянных рамках. На Юлю и Никиту строго смотрели несколько поколений Агафоновых. Мужчины в картузах, буденовках, армейских пилотках были серьезны и невозмутимы. Женщины, в платочках, простоволосые и с короткой завивкой «перманент», удивлены и слегка испуганы. Среди них — несколько ярких, словно астры на пожухлой осенней клумбе, цветных фотографий. Ирина улыбалась в объектив, обнимая за плечи высокого, нескладного парня лет двадцати. Это и был Максим.
Глафира тем временем расставила на столе чайные чашки, вазочки с вареньем и карамельками, принесла блюдо с теплыми еще пирожками. Затем вышла в сени и чем-то там загремела. Никита метнулся в кухню, быстро ополоснул руки под умывальником, выдвинул два стула из-под стола и развалился на одном из них. Юля присела рядом:
— Умаялся?
— Есть немного, — признался Никита. — И проголодался!
Оглянувшись на кухню, схватил пирожок и мигом его проглотил. Облизнулся:
— Вкусные! С капустой! — и потянулся за вторым.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
