– По-моему, меня больше не станут туда приглашать? После того, как я разбил чашку, а вы как думаете?
У мальчика на лице так ясно читалась надежда, что Эдуард подавил невольную улыбку.
– Ну, мама, конечно, не будет гневаться – ведь это всего лишь чашка. Но, видимо, мы воздержимся от дальнейших визитов – пока что. – Он помолчал. – Грегуар, ты это сделал нарочно? Скажи мне правду.
Мальчик нахмурился. Эдуард понял, что он хотел было соврать, но передумал.
– Она меня не любит, – наконец произнес Грегуар все с тем же тихим упрямством. – Я говорил вам, что не любит. Я же говорил, что не хочу туда ехать.
Это нельзя было назвать ответом, но все было сказано. Почувствовав в словах Грегуара что-то от непримиримости Жан-Поля, а также уловив интонацию глухого упрямства, с каким кое-кто из рабочих в его луарском поместье сопротивлялся всем доводам и нововведениям, как то издревле свойственно крестьянам с их ограниченным здравым смыслом, Эдуард вздохнул и решил поставить на этом точку.
Чем скорее забудется, тем лучше, подумал он. Но больше он не станет делать из Грегуара мишень для злобных выпадов Луизы. Прошли дни; миновали недели. И когда Грегуар убедился, что новые поездки в Фобур-Сен-Жермен ему не грозят, он снова превратился в открытого миру жизнерадостного мальчугана.
Весной того же 1955 года, вскоре после описанного визита, учитель, которого Эдуард пригласил к Грегуару, нашел себе новое место и уехал. Подыскивая ему замену, Эдуард вдруг вспомнил о Хьюго Глендиннинге.
За прошедшие годы они несколько раз случайно встречались; от Кристиана, кузена Хьюго, Эдуард знал, что дела у последнего обстоят не блестяще. Несколько лет тому назад престижную должность преподавателя в Вестминстере закрыли, а другого хорошего места Хьюго не удалось добиться. Внутренний распорядок крупнейших частных школ, объяснил Кристиан, не подходит Хьюго: слишком уж он большой индивидуалист и чудак. Кристиан не сомневался, что тот с радостью приедет во Францию поработать для Эдуарда. В Англии спрос на частных учителей последнее время упал, с улыбкой заметил Кристиан: времена меняются.
Эдуард принял решение не без колебаний. Он предпочел бы отдать Грегуара в школу, чтобы тот воспитывался с другими детьми. Но мальчик, упустив несколько лет, отставал в занятиях; Эдуард опасался, что одноклассники будут его дразнить. Нужно дать Грегуару еще пару лет, сказал он себе, – пусть нагонит ровесников и обретет уверенность в собственных силах. Он подумал, что Хьюго радикально изменил его, Эдуарда, образ мышления, научил вести спор и ставить вопросы. Он подумал о даре Хьюго пробуждать интерес и будить мысль. Он напомнил себе о преданности Хьюго своему делу, о его мудрости, доброте и остроумии. В ушах у него зазвучал голос Хьюго, читающего стихотворные строки, которые Эдуард помнил до сих пор. Итак, он принял решение и написал Хьюго. Это стало его первой серьезной ошибкой.
Хьюго с трудом переносил дураков. Эдуард, отнюдь не дурак, обладающий умом живым и жадным, забыл об этом свойстве Хьюго, проявления которого ему, впрочем, доводилось видеть крайне редко. К тому же бег времени преобразил и самого Хьюго. Юношеская нетерпимость с ходом лет перешла в заметную раздражительность. Он видел, что его сверстники, наделенные меньшим умом, обошли его на жизненной стезе. Хьюго винил в этом политические предрассудки, но когда сам выступил кандидатом от лейбористской партии в 1945 году, который принес социалистам победу, то проиграл сопернику. В свои пятьдесят с небольшим он был холост и не в курсе новых послевоенных воспитательных методов. Ему не доводилось обучать мальчиков, не имевших основательной базовой подготовки по традиционным учебным предметам. Они встретились с Грегуаром и сразу невзлюбили друг друга.
Умение Грегуара разобрать и собрать часовой механизм, демонтировать автомобильный двигатель, оседлать лошадь и хорошо держаться в седле, знать и хранить в памяти названия и свойства растений и животных – это умение не имело для Хьюго никакого значения.
Сперва Хьюго старался проявлять терпение. Он понимал, что мальчик был лишен нормального образования, пока Эдуард не взял его под опеку. Теперь Грегуар умел читать и писать по-французски, немного научился от Эдуарда английскому, но этим его успехи исчерпывались. Преодолев неприязнь к мальчику, Хьюго ревностно взялся за осуществление программы, призванной дать его ученику основательный фундамент знаний по тем предметам, какие наставник считал важными. В их число не входило ничего хотя бы отдаленно связанного с техникой и уж тем более с изучением двигателей внутреннего сгорания. Образование по Хьюго включало прежде всего литературу, историю и языки; все прочее шло на втором, если не на третьем месте.
Занятия шли отнюдь не гладко. Грегуар умел быть упрямым. Хьюго быстро пришел к выводу, что мальчик просто своенравен – учиться может, но не хочет. Ленив и не желает сосредоточиться. К собственному своему ужасу, Хьюго, убежденный социалист, обнаружил, что винит в этом крестьянскую семью, в которой воспитывался ребенок. Презирая себя за подобный снобизм, Хьюго еще сильней погонял мальчика, не в силах признать, что терпит фиаско. У него много чего не сложилось в жизни, но только не с учительством, тут все всегда было в порядке. И вот перед ним ученик, которому он читает произведения величайших писателей мира, а тот слушает с полным равнодушием; позевывает над стихами Вийона; с тоской глазеет в окно, когда звучат отрывки из Мопассана или Флобера.
Хьюго не мог и не хотел снижать требования; мальчик не хотел и не мог им соответствовать. Очень скоро они оказались в тупике – но не сказали об этом Эдуарду: Хьюго – из гордости, а Грегуар – из страха, что тот огорчится.
В конце лета 1955 года, когда стояла чудовищная жара, Эдуард улетел по делам в Америку. Он решил разобраться на месте с принадлежащими матери земельными участками в Техасе, от которых ее советники с Уолл-стрит настойчиво рекомендовали избавиться – слишком настойчиво, по мнению Эдуарда. Он собирался вернуться через две недели и обещал Грегуару, что они поедут отдохнуть, возможно, к морю, как в предыдущем году.
Грегуар скучал по Эдуарду, прилежания у него не прибавилось. В классной комнате в Сен-Клу было невыносимо жарко, и настроение Хьюго тоже не улучшалось. Однажды он с ужасом поймал себя на том, что в отчаянии готов ударить ребенка; правда, в последнюю минуту он успел удержаться. Выйдя из себя, он решил временно отставить латынь и сосредоточиться на французском. Если мальчик не хочет слушать поэзию, нужно заставить его хотя бы поработать над грамматикой. Он отметил Грегуару несколько страниц правил для заучивания, затем проверял, как мальчик их запомнил.
С отбытия Эдуарда прошла примерно неделя; однажды Хьюго заметил, что мальчик ведет себя тише обычного и лицо у него как-то порозовело. Хорошо ли он себя чувствует, ехидно поинтересовался Хьюго. Грегуар опустил глаза.
– У меня болит голова, – наконец выдавил он.
– У меня тоже. – Хьюго хлопнул учебник на стол, – Но болела бы меньше, если б вы занимались лучше. Ладно. Вернемся к спряжению неправильных глаголов. Если вы их запомните, то, может быть, позабудете о своих недугах.
