– Лучше бы мне пойти домой, – сказала я, но взяла салат с двойной порцией брынзы и лаваш, чтобы продержаться до вечера.
Когда я вхожу на кухню, Дэвид режет лук. Я замечаю тонко нарезанное мясо и красиво уложенные овощи. Котелок с выпуклым днищем уже опустошен. В микроволновке готовится рис. Не поднимая глаз, он спрашивает:
– Может, ты соберешь меня в дорогу, пока я заканчиваю с ужином? Я вернусь в канун Дня благодарения. Мне предстоит побывать в Майами, Калифорнии и Атланте. Не забудь положить экипировку для гольфа.
Доставая его плоский чемодан, я бормочу себе под нос, что он мог бы и поздороваться. Возможно, за долгие годы нашей семейной жизни он потерял способность к легкому, необязательному общению. Надо бы высказать ему мое недовольство, но я опять веду себя как тряпка.
За ужином – кстати, он замечательно вкусен – я пытаюсь с Дэвидом поговорить.
– Одна из моих студенток очень похожа на королеву Елизавету I. Сегодня у нас было заседание Экстренного совета…
– Опять одна из твоих богатеньких соплячек набила шишку на лбу? Кстати, как тебе нравится новое исполнение Девятой Бетховена? – Он имеет в виду новый компакт-диск, обеспечивающий музыкальное сопровождение нашего ужина.
– Очень мило. Мэри вовсе не богата.
– Ты чрезмерно печешься о своих студентках. Загляни в календарь на кухне. Я отметил числа обедов, на которые нам надо сходить до Рождества. А также не забудь о нашем рождественском приеме…
– Я предпочла бы не устраивать его в этом году, – говорю я.
– Договорись с фирмой, устраивающей банкеты. Контора оплатит счет. Просто организуй это дело до моего возвращения.
Я подцепляю вилкой кусок жареного мяса, замаринованного по японскому рецепту (териоки), и мечтаю, чтобы собрание Экстренного совета могло взять на себя решение моих проблем.
Глава 3
Пока Дэвид в командировке, я живу у Питера. Мы говорим с ним о Мэри, которая решила поехать в Огайо и родить ребенка в благотворительной клинике Армии Спасения для матерей-одиночек. Ее родителям сообщили, что ее отправили туда на практику. Она собирается отдать ребенка на усыновление.
Мы разговариваем о политике, о ценах на продукты, о фильмах. Обсуждаем все на свете, кроме наших личных отношений. Если он заводит об этом разговор, я меняю тему. Во вторник вечером мы решили выбрать для просмотра какой-нибудь фильм. Взявшись за руки, мы бродим по видеосалону, пытаясь свалить друг на друга ответственность за выбор. В итоге мы договорились, что я выберу жанр, а он выберет название.
– Трагедия, – говорю я, зная, что он не любит кинофильмы, заканчивающиеся болезнью или смертью.
Последним он посмотрел «Ласковые прозвища», да и то только потому, что думал, что это фильм Джека Николсона. Рак Дебры Уингер застал его врасплох. Он сказал мне, что, когда она умерла, все в кинотеатре сопели и шмыгали носами. А он не смог удержаться от смеха, но не от трагической сцены, а от этого массового сопения. И ушел из зала, не досмотрев фильм.
– Ни за что, – сказал он, когда я предложила трагедию.
– Комедия? – предложила я.
– «Люди в черном-2».
– Ни за что! Разве это не трагедия, когда все актеры погибают, и нам уже не суждено увидеть «Люди в черном-3»? – говорю я.
Он выбирает «Привычку жениться». Я соглашаюсь.
Мы подходим с пустым контейнером к прилавку, и продавец выдает нам кассету. Мы под ручку выходим из видеосалона, и я толкаю Питера локтем, видя, что нам навстречу идет заведующая Уиттиер. Она одета в джинсы и длинное пальто.
– Привет, Лиз. Привет, Питер, – говорит она так, словно мы идеальная парочка.
Даже взмах ее ресниц не выдает неодобрения. Она знает Дэвида, встречалась с ним несколько раз, когда мне удавалось уговорить его сопровождать меня на вечеринки, устраиваемые нашим колледжем.
– Откуда ты знаешь ее? – спрашиваю я, потрясенная как встречей с ней, так и тем, что она знает его по имени.
– Ей нравится моя стряпня.
– Я никогда не встречала ее у твоего киоска.
– Она заглядывает по утрам, покупает завтрак.
Мы возвращаемся к его дому в молчаливой отстраненности. Под нашими ногами хрустит заиндевелая листва. Сладковатый прелый запах осени уже схвачен морозцем. Я останавливаюсь и завязываю один из шнурков на кроссовке, потом подправляю другой, чтобы они выглядели одинаково. В детстве я настаивала, чтобы мама перевязывала мне оба, даже если развязался только один. Мне нравилась симметрия, полный порядок.
Встреча с заведующей Уиттиер пробудила во мне чувство какого-то внутреннего беспорядка, я вдруг почувствовала себя подростком, захваченным врасплох начальником. Когда мне было шестнадцать, мы с моей лучшей подругой украдкой пробрались в помещение, где находился часовой механизм, управляющий всеми школьными часами. Моя подруга посмотрела на меня. Я посмотрела на нее. И не успела я сказать «не надо», как она перевела стрелки вперед, чтобы прозвучал звонок с урока. Когда мы вышли из этой каморки, меня схватил директор. А подруга моя успела сбежать. В наказание меня целый месяц оставляли в школе после уроков. Я вечно попадалась, пытаясь свернуть с пути истинного.
Как обычно, скрежещет ключ. И Питер вновь первым делом выпускает на прогулку Босси, а потом разводит огонь. Я грею воду и стараюсь переключиться на привычные дела нашей жизни, не желая думать о том, что заведующая Уиттиер может подумать о моем легкомысленном поведении. Но все тщетно. Голос Питера прерывает мои попытки выкинуть из головы встречу с заведующей Уиттиер.
– Лиз?
– Гм-м?
– В твоем договоре есть пункт о соблюдении этических норм?
– Да. Хотя из-за него пока никого не увольняли. – Я замыкаюсь в собственных мыслях. Поход к холодильнику помогает мне избежать дальнейшего разговора.
Глаза Питера следят за мной. Я не вижу их, но чувствую его взгляд. Может, он решил молчаливым ожиданием вытянуть у меня признание, как я вытянула его у Мэри.
– Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе.
– Не волнуйся, тебе ничего не грозит. Мы не можем. Я уже замужем. – Я ненавижу собственный стервозный тон, но сейчас стервозность позволяет мне быть отстраненной.
– Это запрещенный удар. – Он прав.
– Я пойду домой. – Я беру пальто, которое бросила на кресло.
– Домой? И где же твой дом? Там, где Дэвид? Или там, где его не бывает большую часть времени? – спрашивает он.
Босси косит на нас глазом со своей подстилки у камина. Ей непривычно слышать раздражение и резкость в наших голосах. Мне хочется сказать собаке, что я ее понимаю и что мне самой это непривычно.
– На сей раз ты так просто не сбежишь, Лиз. – Он становится между мной и дверью.
