— Как только наберется с дюжину фигурок, — сказал Барни, — мы устроим твою выставку в салоне.
На фоне утонченных произведений, продававшихся у них в салоне, выставка уродцев, которых лепила Сайан, будет выглядеть дикой нелепостью, но он говорил так, будто это было дело решенное. С тех пор как позавчера Барни, хромая, вошел в салон, он успел организовать не только ее личную жизнь, но и профессиональную.
— Как только ты появляешься, события начинают развиваться слишком уж стремительно, — заметила она.
Он жизнерадостно заулыбался:
— А что происходило дальше, после того как я ушел утром?
— Он ведет меня сегодня вечером на ужин.
— Значит, слишком стремительно для тебя, да? Это же явно последствие нашего вчерашнего ужина в «Ройял».
— Речь же идет не о Лэнгли. Мы говорим о том, возможно ли вообще проводить у нас в салоне выставку таких поделок. Ведь у салона есть устоявшаяся репутация.
— Да, он славится «Денистонским утесом».
Сайан почувствовала себя уязвленной. Она и раньше подозревала, что Барни на самом деле был не в восторге от работ Лэнгли.
— «Денистонский утес» — прекрасная картина, — сказала она. — Все картины, которые пишет Лэнгли, прекрасны. Он на самом деле художник, а не просто ремесленник. Но тебе этого, видимо, не понять, а мне пора возвращаться на работу.
Она повернулась к двери, но Барни загородил ей дорогу, и, когда она протиснулась мимо него, сказал:
— Не пихайся, я еще нетвердо стою на ногах — могу упасть.
Сайан действительно немного его толкнула. Она воскликнула в нетерпении:
— Ты сам виноват, что я все время об этом забываю! Перестань говорить таким бодрым, здоровым голосом.
Кто-то постучался в дверь, и она крикнула:
— Войдите!
Это был Лэнгли, и Барни коротко бросил:
— Джентльмена видно по манерам, но в данном случае я не стал бы останавливаться, чтобы постучать.
Лэнгли слегка нахмурился, а Сайан рассердилась. Глупо было притворяться, что между ним и Лэнгли на самом деле возникло какое-то соперничество из-за нее.
— Я уже шла назад, — сказала она.
— Хорошо, — сказал Лэнгли. — У Эмили уже все готово. Что-нибудь серьезное?
— Пойди посмотри на это, — ответил Барни.
Они снова пошли в комнату Нелли, где на полу стояла глиняная голова Барни.
— Это Сайан сделала.
— Ты? Когда? — Первый вопрос относился к Барни, второй — к Сайан.
— Вчера вечером, по памяти, — сказала Сайан. — Это была шутка.
— Я тут как раз внушал ей, что ей нужно попробовать себя в этом, сделать еще несколько штук, — сказал Барни. — Их можно будет выставить в нашем салоне.
Она издала протестующий звук:
— О, ради бога, я не знаю…
— Я тоже не знаю, — пробормотал Лэнгли. — Это не совсем то, чего ожидают наши покупатели.
— Значит, это будет для них сюрприз, не так ли? — сказал Барни.
Сайан была в крайнем смущении от того положения, в котором внезапно оказалась. Она твердо сказала:
— Это не я предложила, и вообще, по-моему, это не очень удачная идея.
— Ну, бегите, детишки, поговорим об этом потом, — сказал Барни, и, пока Сайан стояла в нерешительности, он сел на стул, включил магнитофон и взял в руки маленький микрофончик.
— Хорошо, обсудим это позже, — проговорил Лэнгли.
Он потащил Сайан из комнаты, и она пошла за ним, с упреком оглядываясь через плечо. Она не знала, развлекается Барни или говорит серьезно. Возможно, он захочет облегчить себе вынужденную скуку пребывания здесь тем, что начнет заполнять салон вещами, которые могут неприятно поразить их обычных посетителей.
Прежде всего она жалела, что вообще слепила эту треклятую голову. И теперь она уже начинала злиться на себя за то, что так наивно открылась в своих чувствах к Лэнгли. Тут она допустила серьезную ошибку. Если Барни станет об этом рассказывать, можно представить, какой идиоткой он ее выставит, а такой сдержанный и чувствительный человек, как Лэнгли, этого просто не поймет.
Они друг за другом спускались вниз по узкой крутой лестнице.
— Я не знал, что ты занимаешься лепкой, — сказал Лэнгли.
— Это просто забава, даже хобби назвать нельзя.
— Да, пожалуй, надо подумать. — Внизу он открыл боковую дверь, подождал, пока Сайан спустится и улыбнулся ей. — Я в общем-то понимаю, почему это понравилось Барни, но, честно говоря, это не совсем в моем вкусе.
— И не в моем тоже, — заверила она его.
Они торопливо зашагали к салону, где их ждала Эмили с видом мученицы. Мало того, что обед остывал с каждой минутой, но вдобавок ко всему кто-то позвонил Лэнгли и просил срочно перезвонить. Эмили поставила одну тарелку перед Сайан, а другую на место Лэнгли. Тот сразу отправился к телефону, а Сайан кротко сказала:
— Спасибо, Эмили.
— Зачем тебя Барни звал?
Эмили было так же любопытно это узнать, как и Лэнгли перед этим, и Сайан сказала:
— Он хотел поговорить об одной поделке из глины, которую я сделала.
— Да? — Эмили ее ответ показался не слишком убедительным. Она наклонилась над остатками своей трапезы и проговорила тихо, доверительным шепотом: — Послушай моего совета, не давай Барни вскружить тебе голову разной ерундой, потому что он упорхнет отсюда, как только чуть-чуть поправится, и кто знает, увидим ли мы его еще в наших краях.
— Это пока вы снова ему не понадобитесь, — сказала Сайан, и Эмили криво усмехнулась:
— А это случается не очень часто, так что тебе лучше настроиться на Лэнгли.
— Фиона мне советует то же самое.
— Тебе то же самое может посоветовать любой в нашей деревне, — сказала Эмили.
Лэнгли вернулся на кухню.
— Извини, Эмили, — сказал он. — А выглядит, кстати, очень аппетитно.
Эмили фыркнула:
— Выглядело аппетитно — только полчаса назад.
После обеда Сайан закончила миниатюру Мелинды Энн и вставила ее в рамочку с голубыми незабудками. Она надеялась, что дедушка окажется доволен своим подарком на день рождения. Как сказал Барни, миниатюра была выполнена красиво и аккуратно. Она осторожно упаковала ее, надписала адрес и сбегала на почту.
Сайан решила, что будет продолжать лепить, и не потому, что так сказал Барни, а потому, что она сама так хочет, но, естественно, ни о какой выставке в салоне не может быть и речи.
Прямо перед ней дорогу перешла женщина, неся тяжелую корзинку, наполненную продуктами. Она шла, опустив голову, ссутулив плечи, будто на нее навалилась вся тяжесть мира. В каждой линии ее медленно двигавшейся фигуры была видна усталость, и Сайан подумала про себя: «Я так легко могла бы это передать; я могла бы уловить усталость и изнеможение этой женщины».
