Дана замешкалась: страшно было покидать Кейна теперь, когда между ними осталось так много нерешенного. Она подняла глаза — в них плескалась сотня вопросов, ждущих ответа.
— До вечера, — твердо сказал он.
И она поняла, что должна удовлетвориться этим обещанием.
Итак, до вечера.
7
Наклонившись к детской кроватке, Кейн нежно поцеловал дочку в лобик и прошептал:
— Спокойной ночи, моя маленькая.
В огромных карих глазах ребенка сверкнул упрек.
— Папа, я не маленькая! Мне уже три годика!
— Действительно. — Он улыбнулся. — Прости, все время забываю, что ты уже большая. Спокойной ночи, Джессика.
Малышка повернулась на бок, сунула кулачок под щеку и закрыла глаза.
— Спокойной ночи, папочка, — сонно пробормотала она.
Кейн погладил дочь по тугим черным кудряшкам, странно и некстати напомнившим ему кудри Даны. Нет, в Джессике нет ничего от Даны. Она принадлежит только ему. Его дочурка, радость его жизни. Он прошел через ад, чтобы сохранить ее, и никакие силы их не разлучат.
— Сладких тебе снов, — прошептал он, окидывая взглядом детскую: яркие картинки на стенах, ночник, плюшевый мишка у изголовья, стопка детских книжек на тумбочке.
Для него Джессика навсегда останется «маленькой». Невинным, беззащитным созданием, которое он должен беречь и охранять. Кейн подошел к дверям и перед тем, как выключить свет, оглянулся на дочь в последний раз.
В этот миг его поразила неожиданная мысль: быть может, и Генри Андервудом владело такое же необоримое желание защитить «свою маленькую дочку»? Может быть, в Кейне он видел захватчика, готового похитить дочь, украсть ее невинность, разлучить с отцом?
Кейну вспомнился тот ужасный день, когда Генри застал их с Даной в постели. Он помнил все: сверкающие злобой глаза старика, его грязную брань, удар кулака, хруст собственной сломанной челюсти, отчаянный крик Даны…
Нет, никогда он не подвергнет свою Джессику такому испытанию! Они с дочерью будут доверять друг другу. Он не станет унижать ни ее, ни тех, кто ей дорог. Джессике не суждено узнать материнскую ласку — но Кейн сделает все, чтобы заменить ей мать. Он всегда будет рядом, готовый прийти на помощь, но не будет строить ее жизнь по своей указке. А когда Джессика расправит крылья, не станет насильно удерживать ее в гнезде.
Непомерная родительская забота слишком часто отравляет жизнь детям. И не одни отцы повинны в этом грехе, мрачно думал Кейн, поднимаясь в свою спальню, чтобы захватить пиджак перед тем, как идти в соседнюю квартиру к матери. В воспитании сына Глэдис Уильямс обходилась без рукоприкладства, но слова ее ранили куда больнее ударов.
«Вспомни, сколько я для тебя сделала!» — вновь и вновь повторяла она. И это действовало. Скрипя зубами и сожалея о том, что родился на свет, Кейн все же поддавался этому эмоциональному шантажу и делал не то, к чему стремился сам, а то, чего хотела мать. Став взрослым, он научился противостоять матери, однако затяжная война нанесла непоправимый ущерб их отношениям. Кейн любил мать, но не доверял ей — и боялся, что этого уже не исправить.
Глэдис, уже в халате и в ночной рубашке, сидела перед телевизором в кресле на колесиках. Рядом, прислоненные к дивану, стояли ее костыли. Кейн жалел мать, но не чувствовал себя виноватым из-за ее болезни — и это сильно раздражало Глэдис. Она была из тех людей, которым нравится возбуждать в окружающих ощущение вины.
— Мама! — негромко позвал Кейн от порога. — Я ухожу.
— За ужином ты мне ничего не сказал. — Глэдис нахмурилась.
— Не хотел при Джессике. Не могла бы ты заглянуть к ней, прежде чем ляжешь спать, и оставить дверь открытой на случай, если она проснется и ей что-нибудь понадобится?
В вопросе присмотра за Джессикой на Глэдис можно было положиться: она была любящей и надежной бабушкой. Но Кейн старался пореже обращаться к матери с просьбами. Впрочем, если сегодня все пройдет гладко, возможно, подобные просьбы участятся.
— И когда вернешься? — недовольно поинтересовалась Глэдис, раздосадованная скрытностью сына. Обычно Кейн рассказывал о своих планах куда больше.
Он пожал плечами.
— Думаю, через несколько часов.
— А куда ты идешь?
— Мама, это мое дело, — спокойно, но твердо ответил Кейн.
— Хорошо, дорогой, — натянуто улыбнувшись, отступила мать. — Желаю приятно провести вечер.
Он кивнул.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— И тебе, дорогой.
Ну для меня-то эта ночь спокойной не будет! — думал Кейн, ощупывая в кармане брюк пакетик с презервативами, купленный сегодня по дороге домой. Какая жалость, что сегодня утром в кабинете у него не было чем защитить себя! И он, и Дана сгорали от страсти, искушение забыть о защите было почти невыносимым… но Кейн знал: ничто не стоит риска нежеланной беременности. Это он уже проходил, и второй раз такого ада не вынесет.
А Дана явно не намерена в ближайшем будущем обзаводиться детьми. Сейчас ее интересует только успех в бизнесе. Неплохая задумка это «Детское такси»: может быть, использовать его для утренних поездок Джессики в садик? Правда, сейчас ее возит на занятия няня; но почему бы не поддержать Дану в новом деле? Ее стремление к независимости от отца заслуживает уважения.
Теперь-то Генри Андервуд не назвал бы меня голодранцем, думал Кейн, вертя на пальце связку ключей от двух машин — «форда», в котором няня возила Джессику и его мать, и «кадиллака», который водил он сам. Конечно, он еще далеко не так богат, как отец Даны, однако зарабатывает достаточно, чтобы обеспечить себе и своим близким удобную и привольную жизнь.
Например, большой дом с обширным земельным участком в престижном пригороде. Отдельная квартира для матери, снабженная всеми удобствами, призванными облегчить жизнь инвалиду. Няня, домоправительница, садовник. Оглядываясь назад и вспоминая, кем он был и кем стал, Кейн ощущал гордость за свои успехи.
От его дома до квартиры Даны путь был недалек. По дороге Кейн остановился и купил бутылку дорогого шампанского, чтобы отпраздновать вступление Даны в мир бизнеса. Быть может, подумалось ему, этот галантный жест хоть немного смягчит грубую откровенность наших нынешних отношений.
Не все можно купить за деньги. Любовь — дикую, беззаконную страсть, какую когда-то испытали они с Даной, — не вернешь ни за какие сокровища мира.
Что ж, придется довольствоваться тем, что есть.
В ожидании Кейна Дана перебрала несколько нарядов и все их отвергла: одни казались ей слишком будничными, другие — слишком официальными, третьи — чересчур нескромными. Ее снедало тщеславное желание выглядеть как можно лучше; однако в глубине души Дана понимала, что Кейна не интересует, как она одета, он предпочел бы видеть ее вообще без одежды. Но появиться перед ним голой — это уж слишком!
