Кровопролитные столкновения шли во многих частях страны и до Синайского восстания, сопровождая неотвратимый процесс ее аннексирования. В 1852 году англичане второй раз вступили в войну с Бирмой и захватили одну из ее приморских провинций. Но кровопролитие казалось относительно удаленным от Калькутты, где англичане мирно властвовали уже свыше семидесяти лет. Они возвели импозантный Европейский квартал – путешественник тех времен описал его как «город дворцов», другому путешественнику он напомнил лондонский Сент-Джонс-Вуд. Архитектура преимущественно в стиле неоклассицизма, дворцы с величественными колоннами и массивными портиками, внутри – просторные покои, почти без мебели, чтобы избежать духоты. Светская жизнь, элегантная и чрезвычайно чопорная. Высокопоставленные британские чиновники разъезжали в каретах с лакеями на запятках. Когда они прибывали на званые обеды или балы, слуги с факелами бежали перед ними, освещая путь. Их семьи посещали церковь и оперу, жены катались по Эспланаде и сплетничали, сыновья играли в крикет. Делалось все для сохранения английской атмосферы – вопреки климату. Что касается бенгальцев, то им удавалось побывать во внутренних покоях дворцов исключительно в качестве прислуги. Даже в редких случаях, когда англичане приглашали к себе богатых бенгальцев из высоких каст, о дружеских отношениях на равных и речи быть не могло. Совсем недавно калькуттское общество решительно разошлось во мнениях по поводу того, что генерал-губернатор лорд Окленд позволил сорока пяти бенгальцам, студентам колледжа, предстать перед ним, не сняв обуви! Однако к концу столетия многие из этих барьеров постепенно рушились.
Любому наблюдателю со стороны англичане в Индии того периода должны были казаться странными, парадоксальными существами. Империалисты, которых мучила совесть, строили мосты, дороги, больницы – благодетели общества, поглощенные тем не менее постепенным порабощением целого народа! Индийцам, не желавшим их видеть, они приносили в жертву свое здоровье и даже жизни, возвращаясь умирать в Англию постаревшими до времени, пожелтевшими, на костылях. Десятки тысяч нашли себе могилы в этой земле за два столетия ее колонизации. Среди них было много альтруистов, героев, глубоко преданных людей, рассматривавших пребывание в Индии как добровольную ссылку в дикую страну со страшным климатом, куда они несли слово Бога язычникам. И почти никто из них не понимал, что они находятся в самой религиозной стране на свете, что они столкнулись с духовной культурой, по сравнению с которой их собственное сектантство выглядит просто провинциальным. Даже Онория Лоуренс, супруга сэра Генри Лоуренса, безусловно одна из благороднейших и честнейших англичанок в Индии, могла хладнокровно написать: «Чрезвычайно угнетает постоянное пребывание в окружении языческой и магометанской тьмы, зрелище идолопоклонства вокруг; когда видишь, сколь сильно и порочно воздействуют эти принципы на людей, бывает трудно поверить, что их можно вообще освободить от этого воздействия».
Что касается Гададхара, то ему почти не пришлось соприкоснуться с иноземными завоевателями своей страны; однако многие бенгальцы, посещавшие его в последние годы жизни, в большей или меньшей степени прониклись западным образом мышления; некоторые из них получили образование в английских школах и говорили по-английски. Гададхар никогда, ни в какой период своей жизни, не отзывался об англичанах с горечью, он говорил о них скорее с юмором. Однажды, рассуждая о силе самовнушения, он сказал: «Даже дохляк, напялив высокие сапоги, начинает насвистывать и поднимается по лестнице, как англичанин, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку».
Друзей, набравшихся западных идей, он звал англичанами и в шутку говаривал: «Вы только посмотрите на этих англичан – не ленятся ходить сюда! Это внушает мне уверенность в том, что мои видения не плод воображения!»
Что бы сказала Онория Лоуренс об этом «язычнике», который однажды впал в экстаз при виде английского мальчишки в парке, стоявшего в позе, напомнившей ему маленького Кришну!
Не следует думать, что бенгальцы относились к англичанам только с подобострастием. Находилось много таких, которые проявляли характер, не боялись бросить вызов власти чужеземцев и заставляли их уважать себя.
К их числу относилась Рани Расмани.
На самом деле она не была «рани», то есть супругой раджи, это было всего лишь детское прозвище, которое дала ей мать. Когда она выросла, ее продолжали так звать за царственные манеры и повелительность. В сорок четыре года она овдовела и унаследовала поистине несметные богатства от мужа, Раджчандры Даса. Рани Расмани жила в Джанба-заре, в центральной Калькутте. Ее знал и любил весь город за щедрость, отвагу и благочестие. Парадокс отнюдь не редкий в Индии – женщина, обладавшая не только властью, которую дает огромное богатство, но и лучшими качествами доподлинной аристократки, по касте была шудрой.
Рассказывают историю о введении британским правительством налога на рыбную ловлю в Хугли – важнейшее в коммерческом отношении устье Ганги. Новый налог означал разорение для рыбаков. Многие из них жили на земле, принадлежавшей Рани, поэтому именно к ней пришли жаловаться и просить о заступничестве. Рани обнадежила рыбаков и стала действовать. За огромные деньги приобрела она монопольное право на рыболовство в Хугли. Англичане пошли на эту сделку, полагая, что Рани собирается заняться рыботорговлей, а казне будет проще получать налог с нее, чем собирать по крохам со множества рыбаков. Но как только Рани заполучила свои права, она распорядилась перегородить цепями реку в нескольких местах и отказалась пропускать суда. В ответ на протесты англичан, Рани объявила:
– Я заплатила вам кучу денег за исключительное право рыболовства. Если я теперь разрешу судам сновать вверх и вниз по Хугли, они мне распугают всю рыбу и я понесу большие убытки. Тем не менее я согласна отказаться от моих прав, если вы отмените новый налог. Не отмените – я подам в суд, и вам придется выплатить мне возмещение.
Англичанам хватило ума признать – хочется надеяться, с юмором, – что коса нашла на камень. Налог был отменен.
Рани была страстно предана богине Кали. В 1848 году она собиралась совершить паломничество в Бенарес – самый священный город в Индии. Но в ночь перед выходом в путь к ней явилась во сне богиня Кали и сказала:
– Тебе нет нужды совершать паломничество в Бенарес. Построй мне храм здесь, в Калькутте, на берегу Ганги, и поставь в нем мою статую. Сделай так, чтобы мне каждый день возносили молитвы и возлагали перед статуей пищу. Я явлюсь людским глазам через статую и приму твое поклонение.
Рани была крепка в вере и сразу же отказалась от планов паломничества. Она не отправилась в Бенарес, приобрела двадцать акров земли у мистера Хасти, адвоката Верховного суда в Калькутте. Участок располагался по берегу Ганги, в Дакшинешваре, милях в четырех к северу от города. Здесь с помощью своего зятя, Матхура Мохана, Рани распланировала строительство комплекса храмов и отвела место для храмового сада. Подробно разработанные и очень дорогостоящие планы уже начали осуществляться, но были еще далеки от завершения, когда Гададхар очутился в Калькутте.
Рамкумаровский тол помещался в районе Джамарпукур, так что именно там и поселился теперь Гададхар, готовясь помогать старшему брату. Рамкумару помощник был необходим – ведь для того, чтобы просто свести концы с концами, ему приходилось заниматься сотней дел. Обычай требовал, чтобы учитель санскритской школы не спрашивал с учеников плату за обучение, он мог только принимать доброхотные даяния от них, как правило весьма незначительные. Единственное дополнительное вознаграждение, на которое он мог рассчитывать, должно было поступать от правительства в период экзаменов – правительство выплачивало учителю некоторую сумму за каждого сдавшего экзамены ученика, а ее размер зависел от отметок, полученных учеником. Система была далека от совершенства, потому что учитель едва ли был повинен в том, что не все его ученики отличались блестящими способностями.
