– Лукас? Ты здесь?
Не успела она договорить эти слова до конца, как у нее екнуло сердце. Стоило ей вдохнуть, как она почувствовала сильный запах выхлопных газов и в мгновение ока преодолела пять ступенек, ведущих в гараж. И на нижней ступеньке замерла, решив, что снова видит сон.
Машина Лукаса стояла рядом с ее машиной. Передняя дверца со стороны пассажирского сиденья была распахнута. Да и дверь гаража тоже была открыта. А на цементном полу в дверном проеме как раз под фонарем над гаражной дверью распростерся Лукас. Над ним склонилась Ваула в халате, припав к его губам.
На самой Иоланде тоже ничего не было, кроме ночной рубашки. Но ей понадобилось несколько мгновений, чтобы окончательно пробудиться с помощью ледяного ночного воздуха, проникавшего сквозь раскрытую дверь, и понять, что супруг открыл дверь не для того, чтобы полюбоваться ночным небом, пока квартирантка целует его в губы. На самом деле Ваула делала искусственное дыхание, каждые три секунды вдувая ему в рот воздух!
– Что случилось? В чем дело?
Но Ваула не ответила. Перед дверью гаража остановилась машина скорой помощи, оттуда выскочили два фельдшера. Иоланда не помнила, как на ней оказались пальто и туфли. Она только поймала себя на том, что спускается снова вниз по лестнице и слышит, как один из медиков говорит второму: «Зрачки не реагируют на свет». Кто-то помог ей забраться через заднюю дверь в машину, и велел сесть рядом с носилками, на которых уже лежал Лукас, пристегнутый ремнями. Потом она заметила Ваулу, ее залитое слезами лицо озарялось красными вспышками мигалки. Она объясняла фельдшеру: «Это я его спасла! Я дипломированная медсестра». На что медик отвечал ей: «Место есть только для его жены». После чего он захлопнул дверцу машины и сел на сиденье рядом с водителем. И машина на полной скорости помчалась по пустынным улицам, на перекрестках оглашая воем сирены ночной город.
Все произошло так быстро после ее пробуждения от венского сна, а она видела столько похожих сюжетов по телевизору, что понадобилось некоторое время, чтобы реальность дошла до сознания. Возможно, сознание ее противилось этой реальности, поскольку в нее вплелось чувство вины: если бы она не заснула, Лукас сейчас спал бы в кровати у себя дома. Когда скорая свернула на юг, выехала на Парковую улицу и устремилась на Королевский холм, Иоланда нашла спасение в неизменности прошлого и позволила мыслям перенести себя в кафе «Акрополь», ночной клуб, который находился на углу этой улицы в конце семидесятых.
Двоюродный брат, недавно переехавший на жительство в Монреаль, попросил ее пойти с ним туда на ужин по случаю свадьбы. Жених был владельцем ресторана, где работали кузен и Лукас. К концу вечера Лукас и Иоланда успели познакомиться и натанцевались вдоволь, а потом по дороге каждый к себе домой заново переживали эти моменты. К тому времени, как они отпраздновали собственную свадьбу, кузен перебрался в Чикаго, и Иоланда больше не получала от него известий. После того как он уехал, она и думать о нем забыла. Но сейчас, сидя вытянувшись в струнку, глядя на красивое лицо мужа, наполовину закрытое кислородной маской, она думала о кузене и о роли, которую разные люди играют в нашей жизни, появляясь в ней на короткое время, чтобы придать ей новое направление и исчезнуть снова.
Машина стала въезжать на холм, и автомобили, следовавшие в этом же направлении, прижимались к тротуару, давая дорогу. Иоланда снова погрузилась в прошлое, вспомнив, как в первый раз пешком поднималась на эту гору с Лукасом. По выходным она подрабатывала продавщицей в Итоне, и он зашел за ней вечером в пятницу в девять, в конце рабочего дня, чтобы проводить ее домой. Стояло начало июня, небо было ясным, полным звезд и обещаний, впервые за долгое время наконец потеплело, и воздух наполняли головокружительные ароматы цветущих яблонь, сирени и скошенной травы. Они присели на скамейку и вскоре начали целоваться. И целовались до тех пор, пока два полицейских не осветили фонариками их лица и не велели им уматывать. После одиннадцати вечера в парке тогда запрещалось находиться.
– Наш первый поцелуй длился два часа, – прошептала она. – Ты помнишь?
Но ничто не дрогнуло в лице Лукаса, по которому бежали полосы света от проносившихся мимо фонарей.
Она решила, что он, возможно, просто не расслышал ее из-за рева сирены и потрескивания переговорного устройства. Она сжала его руку, нагнулась к его лицу и прошептала ему в самое ухо:
– Наконец-то сбылось желание Ваулы. Она смогла поцеловать тебя в губы!
И снова вгляделась в него, надеясь, что четче обозначатся смешливые морщинки вокруг глаз. И снова ничего.
15
Как поверил Лукас своим глазам, когда Зефира расправилась с Нестором и Элен, так и сейчас он не усомнился, что именно ее рука втащила его в дыру. Но, оказавшись по ту сторону дыры, он никого не обнаружил!
Во все стороны, насколько позволял видеть глаз, тянулись нескончаемые ряды могил. Лукас подумал: «Раз она избавилась от Нестора и Элен и вытащила меня со склада, значит, она не прочь увидеться со мной, тем более что привела меня на это кладбище. Но почему же она исчезла снова?»
Стояло лучезарное утро. Белые мраморные надгробья мягко поблескивали на солнце, землю покрывал ковер маков и маргариток, в прозрачной вышине исполняли свой весенний танец ласточки. Лукас уже много лет не видел ласточек, и их полет согрел его сердце надеждой. Все эти вестники погожего дня могли быть только добрым предзнаменованием. Воодушевленный надеждой, он принялся искать могилу Зефиры.
Кроме имен обитателей, дат рождения и смерти на могилах помещались эпитафии или просто незатейливые надписи. «Последний земной приют», – значилось на одном камне. «Смерть – это еще не самое худшее», – гласила другая. «Вспоминайте обо мне», – говорили надписи родным и друзьям, которые приходили прибраться на могилах, вымыть памятники, зажечь свечу, почтить память умерших. Кое-где виднелись фотографии усопших. «Возьмите нас», – приглашали надписи.
Редкие посетители кладбища принесли сюда с собой корзинки с едой. Прежде чем отпить глоток вина, они капали несколько капель на могильную траву, на которой разложили провизию.
«Как, должно быть, соскучился он по салату из помидоров и жареным кальмарам», – сказала какая-то женщина. А мужчина вынул изо рта зажженную сигарету и воткнул ее фильтром вниз в землю, чтобы ушедший смог насладиться табачным дымом, как наслаждался им при жизни.
Многие памятники украшали застекленные фотографии умерших. На одном памятнике был небольшой телевизионный экран. Фильм длился несколько секунд и снова и снова показывал, как хоккеист забивает гол. Рядом на раскладном стульчике сидела женщина средних лет. Стоявший рядом священник уговаривал ее вернуться домой. Лукас уже собрался спросить их, не знают ли они, где находится могила Зефиры, но женщина говорила без остановки.
– Я с места не двинусь, – твердила она, – пока вы не уберете отсюда этих двух новых соседок моего мужа. Что за нелепость – похоронить этих двоих рядом с ним! Кстати, кто они такие – эти Иден справа и Маргарита слева? Я уверена, что они в жизни не видели ни одного хоккейного матча. Посмотрите, сколько им лет! Девятнадцать! Двадцать два! О чем моему мужу с ними беседовать? У них нет ничего общего. Нет-нет. Я не пошевелюсь, пока вы их куда-нибудь не перенесете.
